Тонкий лед

А еще ей, возможно, показалось, но защитная броня Мейнарда, которую видела только девушка, изменилась. То ли цвет ее, то ли плотность — Альвдис вот так сразу не могла сказать. Но теперь защита не была такой темной, ее словно оттерли от грязи и ржавчины. Она походила на щит, выкованный совсем недавно умелым кузнецом.

Поговорить с Мейнардом Альвдис удалось не сразу: сначала возвратился отец, и мужчины засели в длинном зале пировать и решать свои дела, а у женщин сыскались свои (когда же их не бывало, особенно перед Йолем). Однако вечером, когда сели ткать, Мейнард пришел, пристроился у очага вместе с Сайфом, и они рассказывали истории, как и раньше.

Никто уже не удивлялся, как быстро чужак обрел то положение, которого — всем теперь казалось — заслуживал. При взгляде на Мейнарда действительно сложно было предположить, что он рожден для рабской участи или монашеского сана. Оставит он себе владения или нет, Альвдис не знала, но пока Мейнард выступал словно обычный житель этих мест, который владеет землей, домами и кораблями. Он говорил и двигался по-другому, не так, как северяне, и до конца жизни останется на них непохож, и все же…

Альвдис привычно делала домашние дела, вечером слушала сказки, только вот одна мысль не давала ей покоя. За Мейнарда нельзя выйти замуж, если думать о его Боге; от своих Альвдис не могла отречься никогда, потому что — как отречешься от своей крови и плоти? И, будучи девушкой умной, она понимала, что и Мейнард может оказаться так же крепок в своей вере, пусть у него Бог свой. Сейчас ей хотелось быть с ним, смотреть на него, сидеть и говорить — но что с этими желаниями станется дальше, когда пройдут годы? Или влюбленность развеется, как дым из трубы?

Альвдис совсем не испытывала уверенности, что так и будет. Она подозревала: это чувство станет расти, пока не заслонит для нее всю жизнь. Конечно, она останется самой собою, у нее свои дела, она думает о разном, не только о Мейнарде; но Альвдис все равно придется выйти замуж. Однажды ей придется избрать другого человека, так как тот, к кому лежит сердце, находится в плену у своего Бога и проведет одинокую жизнь — пусть интересную, но ту, где женщина не может согреть постель.

Ей не хотелось огорчаться заранее, и все же она не могла не думать о будущем. Мейнард перестал быть рабом, обрел положение и при этом непостижимым образом стал дальше от нее, от Альвдис. Как же она заблуждалась, когда беспокоилась из-за ухаживаний неприятного Хродвальда, когда боялась, что отец нарушит свое слово и заставит дочь выйти за нелюбимого! Отец слово будет держать, а вот она сама… Самой решиться, отдать себя во власть человеку, которого не полюбишь никогда — пусть хорошему, пусть отважному, пусть красивому даже — но это будет не Мейнард.

Тем не менее, Альвдис старалась не огорчаться слишком уж сильно, и не плакать заранее, и не строить планов. Боги уже показали ей в этом году, как непредсказуемы они могут быть, играя людскими судьбами, словно запуская камешки по воде. Эти детские игры на берегу фьорда совсем не походили на великие деяния, о которых в каждой песне сотня слов. И то, что говорил Мейнард о своем Боге, вдруг оказалось верным и для богов Альвдис: их пути — непостижимы. А значит, нужно попросить и ждать. Если боги будут милостивы, они выполнят просьбу.

Потому вечером, на закате, Альвдис ушла в священную рощу, огороженную кругом камней. Во Флааме имелся и храм, большой, как подобает столь богатому селению, со статуями Одина, Тора и Фрейра, но девушка больше любила старое святилище. Здесь рос ясень и бузина, и у небольшого каменного алтаря, где раньше часто приносили жертвы, а теперь перешли в храм, можно было остаться в одиночестве. Альвдис провела там не очень много времени, холод пробирался даже под теплую одежду. Но этого хватило, чтобы почувствовать: боги ее слышат.

Древний алтарь был темным, пропитавшимся просьбами и волшебством. Ветви деревьев, сиротливо-голые сейчас, черными росчерками замерших молний разрисовывали алое небо. Между стволами виден был склон, опускающийся к фьорду, и огоньки на фермах, и кусок горы, где серые скалы проступали сквозь белый покров, словно зубы каменного великана. Альвдис прикоснулась к алтарю — просто камень, но каким смыслом наделенный. Она глубоко вздохнула, изгоняя из себя сомнения, прося богов подарить ей решимость и удачу, и почувствовала, как внутри словно отзывается медным звоном надежда. Может, боги и не откажут в просьбе.

Когда Альвдис вышла из рощи, то поняла, что удачу уже подарили: ее поджидал Мейнард.

— Ну, здравствуй, госпожа. Извини, что подстерег тебя вот так.

— Я не в обиде — ты охотник, вот и устроил засаду, — засмеялась Альвдис. — Только я же просила тебя называть меня по имени.

— Все ещё непривычно вслух его говорить.

— А про себя произносишь?

— Да.

И что это признание значит?

— Тогда вот тебе несколько дней, чтобы научиться. Я знаю, как быстро ты запоминаешь слова нашего языка, так что скажи: Альвдис.