Читаем Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015 полностью

Перехожу к ответам на вопросы.

«Позвольте спросить, как вы оцениваете социальную теорию Гурджиева и теорию Андрея Сучилина о принадлежности человеческой личности не себе, а более сильному соплеменнику?»

Я ничего о Сучилине сказать не могу, но Гурджиева я оцениваю довольно негативно, резко негативно. При этом он был очаровательный человек, прелестный шарлатан. Но все его теории — это совершенно откровенная тухлятина и, да, очень часто действительно проповедь силы.

Приводят альтернативный финал анекдота с мышами. Благодарят за критику Дугина. Спасибо.

«Одного я не пойму: почему архаику Дугина и Проханова вы называете «магизм», тогда как архаический фашизм — это в точности культ силы, максимальной биологический формы силы? Почему нет антифашистской пропаганды, разоблачающей этологический характер всего этого? Начиная с Конрада Лоренца, доказано, что тоталитаризм есть просто копия социального поведения стада высших приматов».

Во-первых, такая пропаганда есть. Тот же Лоренц пока никем из библиотек не изымается. Во-вторых, я не очень понимаю, как эту пропаганду можно вести. Видите ли, привлекательны ведь не идеи Дугина. Дугин умеет красивыми словами оформить обычную жажду невостребованных подростков быть хозяевами мира. Мне Дугин не представляется серьёзной силой — ни политической, ни научной. Дугин повторяет зады Эволы, а это всё было неинтересно уже и тогда.

Несколько вопросов о «Братьях Карамазовых», подробнее рассказать о разврате и святости Алёши. Я расскажу обязательно, как я это понимаю.

«По какому пути может пойти Россия в будущем, если проводить аналогии с историей?» Много писал об этом.

«Во время тотальной лжи и гнили хочется на это повлиять. Многие говорят, что смысла в этом нет, и нужно только наблюдать и заниматься собой. Я считаю это слабостью».

Да, это слабость, конечно. «Что делать?» — вопрос, заданный ещё Чернышевским, и я много раз тоже на это отвечал. Что делать? Делать себя. Но делать себя не для того, чтобы заниматься просто совершенствованием, развитием. Нет, делать из себя, конечно, ещё и человека граждански активного. Знаете, возле одного верующего десятеро спасутся, возле одного активного десятерым захочется жить. Сейчас надо преодолевать вот эту инерцию. Очень точно сказал Лёша Навальный, которого я вообще считаю человеком умным: «Сейчас спор не между теми, кто за Путина, и теми, кто против Путина. Спор совсем не такой. Сейчас спор между теми, кто ещё верит, что можно что-то сделать, и теми, кто говорит: «Нет, Россия может быть только такой, и иначе никогда не бывает»». Вот если ты считаешь, что Россия может быть только такой, ты сиди в своём персональном аду, себе его устрой, свяжи себя по рукам и ногам и смотри Первый канал, а людям дай жить, дай им построить великую страну, с которой в мире будут считаться.

«Что бы вы посоветовали почитать настолько же страшного и увлекательного, как Стивен Кинг?»

Менкена обязательно. Ну и, пожалуй, Блоха.

«Нельзя оборачиваться назад, — к вопросу об эмиграции, — потому что потеряешь способность к действию и превратишься в соляной столб».

А вот давняя моя подруга — замечательный экономист Танька Мерлич, которая в Лондоне сейчас живёт, — наоборот, мне пишет про эмиграцию глупо, что невозможно порвать с Родиной, как невозможно порвать с матерью. Она пишет: «Ты же не скажешь матери, чтобы она тебе больше не звонила. Я всё равно люблю Москву, снег грязный на бульварах и пыльное лето». Танька, ну люби! (И вообще Танька — одна из самых умных людей, кого я знаю.) Ну люби, ради бога! Просто я же не про тех любит. Я про тех, кто ненавидит, продолжает злобиться и радостно кричит: «Всё равно у вас там ничего не выйдет!» Я вот про этих людей. А если любишь — ради бога.

«Вышел сборник стихотворений Томаса Венцлова «Искатель камней» в переводах Гандельсмана. Чем сегодняшнему читателю интересен Венцлова? И ваше мнение о его поэтике?»

Я к Венцлове отношусь с глубоким уважением. Мне не очень интересно то, что пишет Гандельсман (не знаю, как он переводит), но Венцлова — хороший поэт. Чем он может быть интересен? Могу вам сказать. Умением выстроить фабулу, поэтический сюжет внутри стихотворения — пейзажного, философского или религиозного. Мне это очень нравится. Его интересно читать, у него видно движение мысли всегда, которого я, например, не вижу у Айги. Ну, может быть, это дефицит моего зрения.

Инфернальная философия Мамлеева? Я бы не сказал, что она инфернальная. Мне кажется, что она, наоборот, довольно светла и оптимистична, а всё инфернальное он выбросил из себя в своих романах. И все эти герои романов «Шатуны» — это не правильная Россия, не положительные русские образы, а это страшный призрак его подсознания. Он выбрасывает из себя то, что ненавидит и боится. Например, «Россия вечная» — очень светлая книга.

«Есть ли в китайской литературе крупные фигуры, чтение которых не станет тратой времени?»

Слушайте, я не настолько знаю китайскую литературу.

Ещё хорошие варианты. Про пиар замечательно…

Перейти на страницу:

Все книги серии Один

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия