Треть жизни мы спим

Кроме старух, больных альцгеймером и деменцией, а попросту старостью, здесь были умственно отсталые олигофренки со злыми глазами, забиравшиеся под стол при виде незнакомца, откуда кричали что-то дурным голосом, а еще даунихи, толстые и ласковые, как кошки, так что их можно было чесать за ухом, они это любили. В палате, куда ее положили, было пять старух, давно переживших свою смерть, и, как без обиняков пояснила санитарка, в этой палате для самых тяжелых обычно долго не задерживались. Старухи все время спали, а просыпаясь, бормотали что-то под нос или звали на помощь, так что он поначалу бросался к кроватям, чтобы помочь, правда, не знал чем, но вскоре понял, что они просто заблудились в своих воспоминаниях и зовут тех, кого рядом давно уже нет. Ему поставили стул, чтобы мог сидеть рядом с ее кроватью и держать за руку, предупредив, что на ночь ему оставаться нельзя, не положено, но он может ночевать в мужском отделении, там как раз освободилась кровать. Двери не было, и он видел все, что происходило в столовой, рядом с которой находилась палата. Те, кто еще мог ходить, собирались там перед телевизором, висевшим высоко на стене, опять же по правилам психиатрической больницы, чтобы никто из пациентов не разбил его или не разбил себе об него голову, и старухи, рассевшись за столами, слушали новости, президент встретился с деятелями культуры, в будущем году пособие по безработице повысят на два рубля пятнадцать копеек, в связи с новой информацией, поступившей в распоряжение полиции, на поиски похитителя известной актрисы брошены дополнительные силы, а на выходных в средней полосе наконец-то ожидаются первые заморозки.

Когда подошло время обеда, санитарка попросила его помочь привезти еду, раз уж тут оказался, и он отправился с ней в дальнюю часть здания, куда попасть можно было через длинный коридор с обвалившимся потолком, через который ветер задувал прелые листья. Они катили перед собой железный столик на колесах, с такими огромными кастрюлями, что их нельзя было обхватить руками, и на каждой красной краской было намалевано милосердие-один, чтобы никто не перепутал кастрюли. Кто сюда попадает, отсюда не возвращается, доверительно сказала санитарка и пояснила, что речь не только о пациентах, ведь только санитарки и медсестры, что жили в соседних деревнях, после суточных дежурств уезжали домой, а остальные обустраивались в старых пристройках, бывших когда-то конюшнями, но давно уже переделанных в жилые помещения, и сам главврач месяцами не выходил за ворота, ночуя в своем кабинете, тем более что врачей здесь, кроме него, не осталось. В кухне было жарко, на огромной плите стояли такие большие баки, что в одном из них он запросто бы мог поместиться вместе с санитаркой и кастрюлями, а под ногами, урча и фыркая, крутились черные коты. Повариха, оглядев его и задержав любопытный взгляд на портфеле, хмыкнула, а это еще кто, неужели новенький, и, открыв кастрюлю, плеснула в нее из бака рыбный суп, во всяком случае по запаху очень похожий на рыбный. Да нет, засмеялась санитарка, откуда у нас такие красавчики, это муж пациентки. Сверившись со списком, повариха отсчитала котлеты и, для беззубых, мясное пюре, вывалила картошку, швырнула мешок с резаным хлебом, все, следующая. Обратная дорога была сложнее, из-за полных кастрюль толкать столик стало трудно, к тому же колеса теперь застревали во всех ложбинках пола, и он быстро взмок, к тому же переполнился подгузник, а ведь уролог обещал, что спустя время это дело хоть немного наладится и он перестанет мочиться без остановки, но, видимо, обманул, а может, он сам виноват, ведь не выполнял предписаний и таскал тяжести без разбору. У нас тут неплохо, говорила санитарка, отпирая перед ним двери ключом-отмычкой, крыша над головой есть, еда горячая, люди неплохие, короче, жить можно. Человек не собака, ко всему привыкает, буркнул он и тут же пожалел, ведь не хотел обидеть ее, а вышло грубовато. Но санитарка, хохотнув, похлопала его по плечу, это да, это вы хорошо сказали, ко всему привыкает, подлец-человек.