А в вавилонском пленении под вокзалами, под старинными и сталинскими башнями, в подземельях и катакомбах — исходит душа. «Куда ж вы прете, товарищи?» — взывал пьяненький вечный странник с гармошкой наперерез мощным массам, его смяли, он умолк, прорвались товарищи в черной форме, стальные колесницы с вещичками, «Берегись!», затрепетали массы, сгинул поэт, бесчисленные тела, бесцельные стада, комсомольский простор, борьба за существование у телефонов-автоматов.
— Вэлоса, пожалуйста.
— Евгений Романович будет на фабрике в понедельник. (Фиктивная легальная служба доктора — экономический консультант.)
— А сегодня у нас что?
— Пятница, двадцать девятое.
«Не предпринимайте серьезных дел по пятницам» — стародавнее зловещее предостережение. Он выскочил из стеклянной духоты в духоту сквозную и наткнулся на Никиту.
— Мить, едем, я колеса достал!
— Ты отстанешь от меня или нет?
— Ни за что! — Никита подхватил погибающего друга под руку; будто посторонняя сила пронесла их сквозь распаленное пространство в кривой поганый закоулок, где с визгом разворачивался инвалидный «запорожец» малинового цвета. Протиснулись на заднее сиденье. — В писательский домик, значит, на Герцена, — сказал Никита.
— На Ленинский проспект, — сказал Митя.
— На Ленинский не договаривались, — инвалид плюнул в боковое окошечко. — Чего я там не видел?
— Пятерку увидишь, — пообещал Никита.
— Шалишь! Десятку.
— Ладно, жми.
Условное Садовое кольцо (а где ж тот сад? — где тот прах!), не в сад ведет дорога — в ад, и долгое странное молчание.
— А правда, Мить, чего мы там не видели?
— Черную мессу, — Митя захохотал. — Интересно, наш доктор справляет ее по пятницам?
— Я у него пока что не лечился, — медленно ответил поэт и вдруг побледнел. — Зачем мы едем?
— Убить жениха.
Подземное головокружение, тоннель, Таганка, огни, в ночи, в гулком сквознячке продолжением всеобщего безумия обернулся инвалид и заявил:
— Деньги вперед.
— Митька, ты погубишь все…
— Деньги вперед, не то высажу!
— Высаживай! — рявкнул Никита. — Немедленно!
— Друг мой, шутка. Шуточка.
Митя бросил бумажку на переднее сиденье, инвалид схватил, мотор взревел, зазиял асфальтом белый день впереди, Никита прошептал:
— Зачем мы едем?
— Необходим разговор по душам… задушевный разговор, понимаешь? — Бессвязный страстный шепот! в каких пределах блуждала душа его! как билась жизнь на краю! — Ты меня поймешь… как друг. И он тоже… «мой первый друг, мой друг бесценный…».
— Да черт с ним в конце-то концов!
— Бесценный черт, он ждет на Черной речке, где закатилось русское солнце… Не переживай, дуэли закатились, бедные рыцари и каменные гости, и Европа на закате… ну, у них там свой черт — какой-нибудь демон с опаленными крыльями, а мы народ простой… да не переживай ты, поглядим в глаза друг другу, может, мелькнет скупая мужская слеза.
— У Вэлоса мелькнет?
— Нужна слеза, без нее как-то нехорошо, не по-русски. Дам пару раз по морде — мелькнет.
— Охота тебе с дерьмом связываться!
— Вот что, друг мой дерьмовый. Вы два года держали меня за идиота…
— Да я только весной узнал, как он из Питера вернулся!
— Держали — теперь сиди и молчи. Пойдешь за мной — пристрелю.
Серая башня, серая лестница (он дернул молнию на сумке, на кармашке), последнее солнце в железобетонном подъезде — его свобода!.. (сунул руку в кармашек) раствориться без остатка в равнодушных жгучих лучах… (позвонил) уйти в ничто — продырявить мерзкую плоть и улечься рядом — друзья-покойники.
Шаги, вожделенный дверной пролом, Маргарита.
— Жека дома?
— Нету.
Митя прислонился к стене, пропадала даром, сгорала в крови грозная черная сила. В прихожую выкатились два маленьких Вэлоса.
— Где он?
— Не знаю, — улыбнулась женщина, заволновались лиловые кружева, вспыхнуло золото во рту и на груди. — Проходите, ребята. (Митя вздрогнул, оглянулся: бледный Символист за спиной.) Мы сейчас кофейку, а можно и коньячку…
— Где он может быть?
— Черт его знает. Якобы по пациентам, но — заметь, каждую пятницу! — обряжается в черный бархат… жених!.. и побежал. К какой-нибудь шлюхе, — Маргарита вдруг подмигнула. — Любовь.
— У него что, квартира для такой любви есть?
— У него все есть, — она засмеялась, засмеялись маленькие Вэлосы, как обезьянки. — Чудотворец, гад.
— Где квартира?
— А, где нечистая сила, там и Жека. Творит чудеса.
— А где у нас сейчас нечистая сила?
— Везде.
— Например?
Маргарита смотрела в упор, оценивающе и пристально, шагнула вплотную; в дорогом французском аромате, в шелесте крови в ушах мстительный шепот врезался намертво в память.
— Интересно, ты-то с ним справишься? — добавила она громко.
— В каком смысле?
— В том самом. Правда, Жека говорил, ты гений?
Итак, Маргарита играет свою роль в романе, расплачивается и забавляется, и маленькие Вэлосы запрыгали и заприседали в некоем забавном танце.
— Справлюсь, — сказал он и пошел к ступенькам.
Следом тень безмолвного дерьмового друга, вдогонку ее слова — сквозь циничный смех, сквозь невидимые слезы:
— Любовь, Митенька, ничего не поделаешь. Женщины любят золото. И мужчины тоже.