Третий пир

— Очень любопытно. Подберите лексические пары к этому слову.

— Скрип пера, двери, лестницы, створки окна, ступенек, колеса, половиц, сапог, калитки, ворот, дерева под ветром.

— С чем из названных реалий ассоциируется ваш таинственный скрип?

— Ни с чем, потому он и таинственный.

— Где вы его слышали?

— В Никольском лесу на рассвете.

— Сколько вам было лет?

— Десять.

— Итак, лес на рассвете. Дерево под ветром?

— Ветра не было.

— Повозка?

— Не помню.

— Остается скрип сапог, вообще обуви. То есть чьи-то шаги? Опишите звук.

— Через равномерные промежутки: скрип-скрип-скрип.

— Вы были в лесу один?

— С другом. Евгением Вэлосом.

— Что он говорит по этому поводу?

— Что он ничего такого не слышал.

— Может быть, не расслышал?

— Может быть. Однако я запомнил на всю жизнь.

— Ваш друг способен соврать?

— Сколько угодно. Только зачем?

— Или у вас была слуховая галлюцинация?

— До вчерашнего дня я тоже думал: мне что-то померещилось.

— Что же произошло вчера?

— Мой отец упомянул об этом эпизоде (ну, когда мы были в лесу) и отказался ответить, откуда ему об этом известно. Вэлос ему не рассказывал.

— Выходит, там был кто-то третий? Например, ваш отец.

— Нет, не отец.

— Почему вы так уверены?.

— По некоторым обстоятельствам.

— А именно?.. Дмитрий Павлович, или откровенность — или излечение становится проблематичным.

— Отец не стал бы скрываться: отобрал бы парабеллум и забрал нас в Москву.

— Парабеллум. И вы молчали? Вам не хотелось о нем говорить.

— Ну и что?

— Это свидетельствует, какое значение вы придаете данному предмету. Откуда он взялся?

— Из бабушкиной тумбочки.

— Опять бабушка. Пистолет не ассоциируется у вас с детской историей о Тайной Вечере?

— Возможно. Во всяком случае, существует бытовая зрительная связь: тумбочка в прихожей напротив картинки.

— Великолепно. Итак, вы залезли в тумбочку…

— За сухарями. О пистолете мы не подозревали.

— Вы голодали в детстве?

— Сухари нам с Вэлосом нужны были для побега в Грецию.

— Откуда такая идея?

— Вэлос понасочинял, что он грек…

— Понасочинял?

— Возможно, и правда. Только это не имеет никакого значения. Он вне наций, не обременен историей и почвой. Интернационалист. Гражданин мира.

— По-моему, он и сейчас занимает в вашей жизни большое место.

— Да уж.

— А вы не испытываете к своему другу влечения, которое обыватели называют противоестественным, но которое в науке…

— Должен вас разочаровать, Борис Яковлевич. В этом смысле я самый нормальный обыватель. Просто Вэлос увел у меня жену.

— Тугой узелочек. Но тем любопытнее. Я говорю: Вэлос. Что вы видите?

— Его глаза без очков.

— Они вам нравятся?

— Не знаю.

— Ну?

— Меня поражает контраст: победный блеск стекол — и вдруг пустота, печаль.

— Печаль или пустота?

— Это как-то совмещается.

— Как?

— Черный квадрат Малевича вас устроит?

— Вы прикрываетесь иронией, Дмитрий Павлович, боитесь потерять над собой контроль. Не бойтесь, мы подойдем к этим событиям осторожно, издали. Мне с вами жутко повезло.

— Подходящий пациент?

— В этом смысле вы просто сокровище. Вернемся назад. Из дома убегают дети, которых угнетают.

— Меня не угнетали.

— Понятно, что вы заядлый индивидуалист, даже анархист…

— Скорее, монархист.

— Остроумно. И все же что-то послужило толчком к побегу?

— Похороны бабы Марфы.

— Так. Любовь и смерть — обе энергии — сосредоточились в ту пору для вас на одном объекте, который внушил вам идею Бога. Как я понимаю, в Грецию вы не попали?

— Нас сняли с поезда по приказу моего отца.

— Отец. Давайте разберемся с отцом.

— Только оставьте в покое Эдипов комплекс. Все гораздо сложнее.

— Вот эти сложности и создают комплексы, от которых потом нелегко избавиться. Что такое — ваш отец?

— Человек системы, но достаточно умен, чтоб видеть ее действительные свершения. От конечных выводов прячется.

— Вы очень жестки. Парабеллум принадлежал ему?

— Да. Перешел от деда, мне рассказывала мама.

— Дед был тоже, как вы говорите, человек системы?

— Приобщился. В благодарность его расстреляли.

— Вам его жаль?

— Да. Я считал его предателем.

— Ага. Персонаж из вашего первого сочинения.

— В ту пору я о дедушке ничего не знал.

— Видите, какой блестящий парадокс: не реальные события отражаются в ваших фантазиях, а наоборот — фантазии влияют на реальность.

— Вы точно подметили.

— Я ж говорил, что мы с вами сойдемся. А теперь обозначим круг действующих лиц вашего детства: дед, отец, бабушка, мама, друг. Кто еще?

— Они главные.

— Распределим их роли. Не вдаваясь подробно в Эдипов комплекс…

— Благодарю.

— …все же замечу, что неприязнь к отцу и деду предопределила ваше отношение к системе. Сильное влечение к женской стихии привело вас к религии. Бабушка. Мама?

— Она человек не церковный, но, как многие женщины, уверует интуитивно.

— А жена?

— Да.

— Ваш бывший друг?

— В черную магию.

— Ни фига себе! Когда только люди освободятся от суеверий, тут тебе и Христовы чудеса, и языческие…

— Никогда, Борис Яковлевич. Находят новые и новые: фрейдизм, например.

— Это строго научный метод.

— Да, пока касается частностей, а не миросозерцания в целом.

— Ладно, продолжим с частностями, вернемся в Никольский лес. Сколько было пуль в пистолете?