Едущего впереди сокольника было почти не видно. Птица вернулась к нему на опушке и теперь восседала на своем обычном месте на луке седла. Но хотя Тирта и не могла толком рассмотреть их, ей казалось, что ее нынешний конь без труда следует за пони сокольника, а ее собственная кобыла идет за ними по пятам. Животные без всяких понуканий старались держаться как можно ближе друг к другу, насколько это было возможно на такой узкой тропе.
Справа от Тирты блеснул бледный, тусклый свет. Сердце девушки забилось быстрее, но потом она поняла, что свет исходит от камня, одного из тех, что отмечали дорогу, по которой им следовало ехать, как ей было явлено в видении. Тирте этот свет не понравился – было в нем что-то от белесой непристойности светящихся в ночи грибов, которые ей доводилось видеть, – отвратительных, зловонных наростов, обычно растущих на телах непогребенных мертвецов.
Нависающие над головами ветви деревьев хотя бы частично укрывали их от дождя, так что Тирта сбросила капюшон, чтобы лучше видеть. Прижавшийся к ней Алон пошевелился. Он крепко сжал ее руку, а потом чуть ослабил хватку. Тирта решила, что это предупреждение.
Да!
Она ожидала встречи с этой сущностью с того момента, как они въехали в темный лес, и теперь та приближалась. Однако она, возможно, пока лишь смутно ощутила их присутствие или, быть может, просто обходила дозором свои владения. Но Тирта ощутила распространяющийся вокруг смертельный холод, и по коже у нее побежали мурашки. Это существо, как и та чудовищная тварь, что бездумно пыталась добраться до них с сокольником в горах, не принадлежало к ее миру. Столкновение с ним было подобно хлесткой пощечине.
Тирта не знала, заметил ли сокольник то же, что и она. Но здесь тропа стала шире, и ее торгиан без понуканий поравнялся с пони. И Тирта решилась отпустить ненадолго Алона и коснуться руки мужчины.
Он не ответил на ее прикосновение. Но Тирта ощутила, как никогда прежде, что он понял, о чем она хотела его предупредить, и что он уже заметил приближение чуждой сущности. Они все еще могли отступить, уйти из этого места, поглощенного Тенью. Но это ничего не решило бы: гис по-прежнему требовал исполнения, а добраться к предмету ее поисков можно было лишь по этой дороге.
Лошади неспешно шли вперед. Мерцающих камней стало больше; одни выстроились вдоль тропы, словно часовые, другие поблескивали в гуще леса. Тирта напряженно сидела в седле и пыталась при помощи своего Дара отыскать в непроглядной темноте таящуюся там сущность.
Это было все равно что выслеживать мерцающий огонек, который возникал на миг, тут же исчезал и появлялся снова. Она улавливала его, скорее, сознанием, чем взглядом. Какое бы существо ни таилось здесь, оно не было ни человеком, ни животным. Тирта услышала, как Алон с силой втянул в себя воздух, и мгновение спустя до нее снова донесся его шепот:
– Думай о Свете… о хорошем…
Слова затихли, на секунду оставив Тирту в недоумении. Потом до нее дошло. Зачастую первейшим оружием Темных был страх. Возможно, втроем они действительно могли бы отгородиться от этой сущности, вызвав на поверхность сознания все, что было в их мире правильного, хорошего и чистого.
Девушка постаралась представить себе поля Эсткарпа, где она работала во время последнего сбора урожая, умело действуя серпом и собирая охапки согретых солнцем душистых колосьев. А вокруг на золотом фоне красные и желтые пятна – россыпи полевых цветов. Плечи согреты солнцем, а на губах вкус яблочных выжимок – служанка принесла их в кожаных флягах, чтобы жнецы могли напиться.
Солнце, цвет, золото созревших, готовых к жатве колосьев. На стене, к которой приближаются жнецы, сидит, скрестив ноги, свирельщик, и трели свирели заставляют подпевать ему от всей души. Тирта чувствовала тепло солнца, ощущала вкус яблочного сока, слышала песню свирели даже здесь, в темноте. Но она не смела разорвать сплетенную ею паутину, хоть ее так и подмывало это сделать.
Тропа, столь узкая в начале, теперь сделалась шире. Время от времени при ударе копыт о землю слышался гулкий звук, как будто под слоем прошлогодних листьев лежала древняя мостовая.
Наконец они выехали на поляну с неровными краями – похоже было, что разросшийся кустарник норовит снова захватить это место. Вокруг поляны было множество этих неприятных камней; с северной стороны они стояли вертикально, образуя грубую преграду. Но то, что лежало посреди дороги, заставило их остановиться на краю поляны.
На пятачке расчищенного камня крест-накрест лежали два не то жезла, не то посоха – дерево, очищенное от коры и поблескивающее белым, словно кость. Между ними лежали черепа, образуя четыре квадрата так, что у каждого две стороны состояли из черепов, и две – из жезлов. Черепа были старые, зеленоватые, словно поросшие каким-то мерзким лишайником. Всех их положили лицом вверх, провалы глазниц и зияющие рты были обращены к небу.