Трон из костей дракона. Том 2

– Псы Господни, – вздохнул Кадрах, – это Артпреас, граф Куимне.

– Ты его знаешь? – спросила Мириамель, роясь в седельной сумке в поисках меха с водой.

Она нашла его и смочила кусок ткани.

– Да, я его знаю, – сказал Кадрах, показывая на две птицы, вышитые на рассеченной накидке рыцаря. – Он владелец Куимне, расположенного рядом с Над-Муллахом. Его герб – два луговых жаворонка.

Мириамель осторожно протерла залитое кровью лицо Артпреаса, пока монах исследовал окровавленные прорехи в доспехах. Веки рыцаря затрепетали.

– Он приходит в себя! – воскликнула принцесса. – Кадрах, я думаю, он будет жить!

– Не слишком долго, – тихо ответил монах. – У него рана в животе шириной с мою ладонь. Давайте дадим ему возможность произнести последние слова и спокойно умереть.

Граф застонал, тоненькая струйка крови сбежала из уголка его рта, и Мириамель осторожно стерла ее с подбородка. Глаза рыцаря открылись.

– Эгандейн слуит, ма конналбен… – пробормотал рыцарь на эрнистирийском языке, слабо закашлялся, и в уголках его рта появились кровавые пузыри. – Это хороший… парень. А они… забрали Оленя?

– Что он говорит? – прошептала Мириамель.

Кадрах указал на разорванное знамя, лежавшее на земле возле руки рыцаря.

– Вы его спасли, граф Артпреас, – сказала она, наклоняясь к нему. – Он в безопасности. Что случилось?

– Воины-вороны Скали… они повсюду. – Рыцарь надолго закашлялся, и его глаза широко раскрылись. – О, мои храбрые парни… они мертвы, все мертвы… их зарубили, как… – Из груди Артпреаса вырвалось короткое сухое рыдание.

Его глаза смотрели в небо и продолжали медленно двигаться, словно отслеживали перемещение облаков.

– А где король? – наконец спросил граф. – Где наш старый храбрый король? Гойрах северяне окружили его со всех сторон, да заставит Бриниох их гнить. Бриниох на ферт аб… стросинх…

– Король? – прошептала Мириамель. – Должно быть, он имеет в виду Ллута.

Взгляд графа неожиданно остановился на Кадрахе, и, казалось, в глазах рыцаря вспыхнула искра.

– Падрейк? – сказал он, поднимая окровавленную, дрожащую руку, чтобы положить ее на запястье монаха. Кадрах вздрогнул и даже попытался отодвинуться, но не мог отвести глаз от взгляда рыцаря. – Это ты, Падрейк, фейр? Ты… вернулся?

Затем рыцарь вздрогнул, и у него начался длительный приступ кашля, а изо рта хлынула алая кровь. Еще через мгновение у него закатились глаза.

– Он мертв, – сказал Кадрах, и его голос стал жестким. – Да спасет его Усирис, а Господь успокоит душу. – Он сотворил знак Дерева над застывшей грудью Артпреаса и встал.

– Он назвал тебя Падрейком, – сказала Мириамель, рассеянно глядя на окровавленный кусок ткани, который держала в руке.

– Он принял меня за кого-то другого, – ответил монах. – Умирающий рыцарь искал старого друга. Пойдем. У нас нет лопат, чтобы вырыть могилу. Но мы можем отыскать камни и спрятать под ними его тело. Он… мне говорили, что он был хорошим человеком.

Когда Кадрах стал отходить в сторону, Мириамель сняла латную рукавицу с руки Артпреаса и завернула в нее разорванное зеленое знамя.

– Пожалуйста, пойдемте со мной, миледи, надеюсь, вы мне поможете, – позвал ее Кадрах. – Мы не можем надолго здесь задерживаться.

– Я сейчас, – ответила Мириамель, опуская сверток в седельную сумку. – Мы вполне можем позволить себе потратить еще несколько минут.

♕

Саймон и его спутники медленно обогнули озеро по длинному берегу, вдоль полуострова с высокими деревьями, под нестихавшим снегопадом. Слева раскинулось замерзшее зеркало Дроршулл; справа возвышались белые плечи верхнего Вилдхельма. Песнь ветра была настолько громкой, что заглушала все разговоры, и им приходилось кричать. Саймон ехал, глядя на широкую темную спину Эйстана впереди, и ему казалось, что все они стали одинокими островами в холодном море; они видели друг друга, но их разделяли непреодолимые пространства. Он обнаружил, что его мысли обратились внутрь, подчиняясь монотонному шагу лошади.

Странное дело, но перед его мысленным взором только что оставленный ими Наглимунд превратился в нечто иллюзорное, далекое воспоминание из детства. Даже лица Мириамель и Джошуа ему было трудно представить, словно он пытался вызвать в памяти незнакомцев, важность которых стала ему понятна лишь после того, как они давно исчезли. А пустоту заполнили воспоминания о Хейхолте… о долгих летних вечерах во дворе замка, скошенной траве и стрекоте насекомых и ветреных днях, которые он проводил, взбираясь на стены, а пьянящий аромат розовых кустов прикасался к его лицу, точно теплые руки. Думая о слегка влажном запахе стен вокруг его узкой кровати, стоявшей в углу покоев для слуг, Саймон чувствовал себя королем в изгнании, словно коварный узурпатор занял его дворец, – и в некотором смысле так и было.

Остальные также погрузились в собственные мысли, и если не считать насвистывания Гриммрика – тихой мелодии, которая лишь изредка поднималась над воем ветра, однако казалась постоянной, – в остальном путешествие вдоль берега озера проходило в молчании.