Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

Поношенный твидовый пиджак, обветренное, немолодое уже, но приятное лицо, выцветшие голубые глаза, безвольный рот, чуть встопорщенная щеточка усов. Да, человек совсем другого склада, чем его брат. Держался он несколько неуверенно, мыслительный процесс протекал у него как-то вяло. Казалось, будто с годами ритм его жизни становился все более заторможенным, в то время как у его брата, наоборот, ускорялся.

Пуаро сразу сообразил, что Мередита Блейка нельзя торопить. Размеренность сельской жизни проникла в его кровь и плоть.

Выглядел он много старше своего брата, хотя, по словам мистера Джонатана, разница между ними составляла всего лишь пару лет.

Эркюль Пуаро похвалил себя за то, что выбрал верную тактику, чтобы подступиться к этому на первый взгляд неприступному англичанину. И самому изображать англичанина сейчас тоже было незачем. Нет, лучше побыть иностранцем, Истинным иностранцем, — и тогда к тебе будут гораздо снисходительнее. «Эти иностранцы плохо разбираются в наших порядках. Например, перед завтраком протягивают руку, чтобы поздороваться. Тем не менее вроде бы он вполне пристойный человек».

Пуаро решил произвести именно такое впечатление. Они по-светски побеседовали о леди Мэри Литтон-Гор и адмирале Кроншо. Были упомянуты и другие имена. К счастью, Пуаро был знаком с чьим-то кузеном и встречался с чьей-то золовкой. Он заметил, как глаза сквайра тут же потеплели. Ну ясно. «Этот иностранец, по-видимому, вращается среди приличных людей».

Очень скоро Пуаро ловко перешел к цели своего визита. Легко преодолел неизбежный протест. Эта книга — увы! — должна быть написана. Мисс Крейл — мисс Лемаршан, как ее зовут теперь, — просит его быть редактором. Факты, к сожалению, стали достоянием общественности. Но можно сделать так, чтобы душераздирающие подробности были опущены. Ранее, добавил Пуаро, ему уже приходилось использовать свое влияние, дабы избежать пикантных откровений в мемуарах одного лица.

Мередит Блейк побагровел от гнева. Руки его дрожали, когда он набивал трубку. Чуть заикаясь, он сказал:

— Отвратительно, ужасно отвратительно снова копаться в том, что случилось шестнадцать лет назад! Почему не оставить все как есть?

— Я с вами совершенно согласен, — сказал Пуаро, пожимая плечами. — Но что поделать? На такие вещи есть спрос. И любой имеет право восстановить в памяти людей то самое преступление со всевозможными комментариями.

— Какое безобразие!

— Увы, мы живем в отнюдь не щепетильном веке… — пробормотал Пуаро. — Вы не представляете, мистер Блейк, сколько неприятных публикаций мне удалось, скажем так, смягчить. Я готов сделать все, что в моих силах, чтобы пощадить чувства мисс Крейл.

— Малышка Карла! Эта девчушка уже стала взрослой женщиной! Просто не верится! — пробормотал Мередит Блейк.

— Время летит быстро, не так ли?

— Чересчур быстро, — вздохнул Мередит Блейк.

— Как вы убедились из письма мисс Крейл, — сказал Пуаро, — она поставила себе целью узнать как можно больше о тех печальных событиях.

— Зачем? Зачем все снова ворошить? — недоумевал Мередит Блейк. — Не лучше ли оставить все как есть?

— Вы это говорите, мистер Блейк, потому что слишком хорошо знаете, как все это было. Мисс Крейл же ничего не помнит. Вернее сказать, она знает о случившемся только из официальных документов.

— Ах да, я и забыл, — поморщился Мередит Блейк. — Бедная девочка. Каково ей сейчас! Какой это кошмар — узнать всю правду! Да еще из этих бездушных, сухих судебных отчетов.

— Истину, — заметил Эркюль Пуаро, — невозможно определить только по судебным протоколам. Многое остается за пределами этих документов, причем весьма существенное. Ощущения, чувства, характеры участников драмы, смягчающие вину обстоятельства…

Он умолк, и его собеседник тотчас подхватил умело брошенную ему реплику:

— Смягчающие вину обстоятельства! Вот именно. Именно в этом случае их было более чем достаточно! Эмиас Крейл был давним моим приятелем — наши семьи дружат уже несколько поколений, — но, честно говоря, его поведение было возмутительным. Конечно, он был художником, и, по-видимому, этим все можно объяснить. Он позволял себе бесконечные романы, да и вообще такие поступки, какие не придут в голову приличному человеку.

— Ваше последнее замечание крайне интересно, — сказал Эркюль Пуаро. — Но я что-то не совсем понимаю, ведь воспитанный светский человек никогда не станет хвастаться своими любовными связями.

Худое лицо Блейка, на котором словно застыло недоумение, вдруг оживилось.