Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

— Я бесконечно рад тому, что вы пополнили наше небольшое общество. Ведь милейшие здешние жители — абсолютно не светские люди, чтобы не сказать провинциалы. У них совершенно отсутствует чувство прекрасного. Просто дикари, обыкновенные дикари! Какая мебель стоит у них в домах! Вы не смогли бы удержать слез, глядя на это убожество, милая барышня. А может, вашим глазкам уже пришлось пролить слезы из-за таких вот варваров?

Джоанна сказала, что до этого пока не дошло.

— Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду? У них в комнатах стоят абсолютно несовместимые вещи! Я своими глазами видел восхитительный столик шератон[66], настоящую находку для коллекционера, а рядом — обычный викторианский стол, или даже вращающуюся этажерку из мореного дуба! Представляете? Из мореного дуба!

Он содрогнулся и жалобно вопросил:

— Ну откуда берутся такие люди? Красота — это единственное, ради чего стоит жить. Я полагаю, вы со мной согласны?

Под гипнотическим воздействием такой страстной убежденности Джоанна покорно пролепетала:

— Да-да, конечно…

— Почему же тогда они окружают себя подобным уродством? — продолжал горестно вопрошать мистер Пай.

Джоанна сказала, что это и в самом деле очень странно.

— Странно? Да это же… преступно! Преступно! Ни больше ни меньше. И чем они оправдываются? Такие вещи, видите ли, гораздо удобнее. Или оригинальнее. Оригинальность — какое ужасное слово!

— Вот хотя бы дом, который вы сняли, — не унимался мистер Пай. — У мисс Эмили Бартон есть недурные вещицы. Одна-две — просто великолепные. Она женщина не без вкуса… хотя теперь я готов в этом усомниться. Боюсь, что ею движет всего лишь сентиментальность. Ей просто нравится, чтобы все сохранялось как было, — не из bon motif[67], а потому, что так было при жизни матери.

Мистер Пай повернулся ко мне, и голос его сразу изменился. Со мною говорил уже не восторженный эстет, а прирожденный сплетник.

— Вы совсем не знаете эту семью? Ах, конечно нет, ведь вы сняли этот дом через агентство. А такое семейство стоило бы знать, дорогие мои! Когда я сюда переехал, еще была жива их мать, нечто невообразимое! Чудовище! Настоящий монстр, пожирающий своих детей, жуткое порождение викторианской эпохи. Да, именно так. Этакий монумент, весом, наверное, не менее двухсот тридцати фунтов, и все пять дочерей плясали под ее дудку. «Девочки», так она всегда их называла. А старшей было тогда уже далеко за шестьдесят. «Глупые девчонки» говорила она. Они были ее рабынями, ни больше ни меньше, и беспрекословно выполняли любое ее желание. Ложиться они должны были в десять часов, топить камин в своих спальнях им не разрешалось. А уж чтобы кто из них пригласил к себе друзей — ни-ни, об этом не могло быть и речи. Она презирала их за то, что они не вышли замуж, при этом сама же не давала им ни с кем познакомиться. Я подозреваю, что у Эмили, нет, кажется, у Агнессы все-таки был роман… С викарием. Но он, видите ли, был из недостаточно хорошей семьи, и мамаша положила конец их отношениям.

— Прямо как в романе, — сказала Джоанна.

— Вот именно! А когда ужасная старуха умерла, то изменить что-либо уже было не в их силах. Они всякий раз, прежде чем что-либо сделать, почтительным шепотом обсуждали, одобрила бы это их бедная мамочка или нет. Даже переклеить обои в ее спальне они сочли святотатством. Мало-помалу сестры нашли себе какие-то занятия в здешнем приходе. Но все они были слабого здоровья, и одна за другой отправлялись в лучший мир к своей матушке… Эдит умерла от инфлюэнцы, Минки не перенесла операции, а у бедняжки Мэйбл случился удар. Эмили так за ней ухаживала… Последние десять лет она, бедняжка, только этим и занималась. Очаровательное создание, не правда ли? Словно дрезденская статуэтка. Очень жаль, что у нее финансовые затруднения. Но что поделаешь, все вклады обесценились.

— Нам даже как-то неловко занимать ее дом, — сказала Джоанна.

— Ну что вы, милая барышня. Пусть это вас не тревожит. Флоранс ей очень предана. А сама Эмили сказала мне, что просто не нарадуется на своих жильцов, такие они славные. — Тут мистер Пай отвесил небольшой поклон. — Да-да, именно так и сказала, что ей очень повезло.

— В ее доме очень хорошая атмосфера, — сказал я.

Мистер Пай бросил на меня быстрый взгляд.

— В самом деле? Спокойная? Очень интересно! Вот уж не думал.

— Но почему же, мистер Пай? — спросила Джоанна.

— Нет-нет, ничего особенного. — Мистер Пай развел своими пухлыми ручками. — Я, видите ли, считаю, что на атмосферу дома влияют мысли и чувства его обитателей. Они как бы впитываются в стены, в мебель…

Некоторое время я молча озирался по сторонам, пытаясь определить, какова атмосфера в доме мистера Пая.

Самое любопытное, что я вообще не почувствовал здесь никакой атмосферы. Просто удивительно!

Я так долго над этим размышлял, что совершенно не слышал, о чем говорили мистер Пай и Джоанна. И только уловив краем уха, что Джоанна стала прощаться, очнулся и спешно присоединился к ней.

В сопровождении хозяина мы вышли в холл. Как раз в этот момент в щель почтового ящика скользнул конверт и упал на ковер.