Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

Я почувствовал к Симмингтону неприязнь, которая с этой минуты уже не покидала меня. Он явно забыл о Меган. Пусть бы он открыто невзлюбил ее. Бывает, что мужчина ревнует жену к ее ребенку от первого брака. Но он не то чтобы невзлюбил Меган, он просто едва замечал ее. Так обычно человек, не любящий собак, относится к домашнему псу. То есть замечает его, лишь случайно об него споткнувшись (естественно, при этом чертыхнувшись). Изредка может похлопать по спине — если пес подвернется под руку. Полное равнодушие Симмингтона к своей падчерице очень меня раздражало.

— Что вы намерены делать с Меган? — спросил я.

— С Меган? — Такого вопроса он не ожидал. — Что ж, будет жить здесь, как и раньше. Это же ее дом.

Моя бабушка, которую я очень любил, часто пела под гитару старинные песни. Я вспомнил, что одна из них кончалась так:

Чужой я тут,И мой приютЛишь в сердце у тебя.

Я пошел домой, тихонько напевая эту песню.

4

Мы только что кончили пить чай, когда пришла Эмили Бартон. Ей надо было сказать нам что-то насчет посадок. Мы около получаса провели в саду, а потом по пути к дому она; понизив голос, вдруг спросила:

— Надеюсь, девочка не слишком тяжело переживает весь этот кошмар?

— То есть смерть матери?

— Ну конечно… Но я имела в виду причину.

Я изумился и решил узнать, что же имеет в виду сама мисс Бартон.

— Вы думаете, что в письме была правда?

— О, конечно нет! Я убеждена, что миссис Симмингтон никогда… Что он не… — Хрупкая Эмили Бартон порозовела от смущения. — Конечно, все это ложь. Но может, это кара?

— Кара? — ничего не поняв, переспросил я.

Эмили Бартон стала теперь густо-розовой и еще больше стала похожа на фарфоровую пастушку.

— Меня не оставляет чувство, что все эти ужасные письма и все горе, какое они причинили, посланы нам с определенной целью..

— Да уж, цель тут очевидна, — сказал я мрачно.

— Нет-нет, мистер Бертон, вы не так меня поняли. Я не говорю о заблудшем создании, которое их пишет… Я хочу сказать, что это божественный промысел… чтобы пробудить в нас сознание нашей греховности.

— Полагаю, Всевышний избрал бы для этого менее гадкий способ, — заметил я.

Мисс Эмили тихо сказала, что пути Господни неисповедимы.

— Нет, — возразил я, — мы слишком склонны приписывать Богу зло, которое творим сами. Скорее уж стоило бы сослаться на дьявола. А Богу незачем нас карать. Ведь мы только и делаем, что караем друг друга.

— Одного я не могу понять: что заставляет этого человека делать подобные вещи.

Я пожал плечами.

— Конечно, у него что-то с психикой.

— Как печально!

— Это не печально. Это попросту черт знает что! И я даже не стану извиняться, потому что именно это и хочу сказать.

Краска сбежала со щек мисс Бартон. Теперь она была очень бледна.

— Но почему, мистер Бертон, почему? Что за удовольствие можно от этого получать?

— Этого мы с вами, к счастью, не понимаем.

Эмили Бартон понизила голос:

— На моей памяти ничего подобного здесь не бывало. Мы жили мирно и счастливо. Что сказала бы моя дорогая мама? Слава Богу, что она избавлена хотя бы от этого.

Судя по тому, что я о ней слышал, покойная миссис Бартон особой чувствительностью не отличалась, и вполне вероятно весь этот переполох доставил бы ей удовольствие.

— Меня все это глубоко удручает, — вздохнула мисс Эмили.

— А сами вы ничего… мм… не получали?

Она густо покраснела.

— О, нет-нет! Это было бы ужасно.

Я поспешно извинился, но старушка ушла явно расстроенной.

Я вошел в дом. Джоанна стояла в гостиной перед камином, который она только что затопила — вечера были еще прохладные. В руке она держала распечатанное письмо.

Джоанна быстро обернулась:

— Джерри, смотри, что я вынула из почтового ящика. Но пришло оно не по почте. Как тебе начало: «Мерзкая размалеванная шлюха!..»

— А что там еще сказано?

Джоанна поморщилась.

— Практически все то же.

Она бросила письмо в огонь. Поплатившись болью в спине, я успел выхватить его, прежде чем оно загорелось.

— Не надо, — сказал я. — Оно может нам понадобиться.

— Для чего?

— Для полиции.

На следующее утро меня посетил старший инспектор Нэш. Он понравился мне с первого взгляда. Это был просто образцовый представитель уголовной полиции. Высокий, с военной выправкой, со спокойным взглядом и приятной, скромной манерой держаться.

— Доброе утро, мистер Бертон, — сказал он. — Вы, вероятно, догадываетесь, по какому делу я пришел.

— Думаю, что да. Насчет писем.

Он кивнул.

— Как я понял, вы тоже получили?

— Да, вскоре после нашего приезда.

— О чем же в нем говорилось?

Собравшись с духом, я добросовестно, почти слово в слово пересказал текст письма.

Нэш слушал с непроницаемым лицом, не обнаруживая никаких эмоций.

— Ясно, — сказал он, когда я умолк. — Вы сохранили письмо, мистер Бертон?

— К сожалению, нет. Видите ли, я решил, что это единичный выпад. Именно против нас, так сказать, чужаков.

Полицейский понимающе склонил голову.

— Жаль, что не сохранили, — посетовал он.

— Но вчера моя сестра получила еще одно. И я не дал ей сжечь его, — сказал я.

— Благодарю вас, мистер Бертон. Вы поступили очень разумно.