Царь и схимник

Вилена с ужасом наблюдала происходящее. С кончиков пальцев Ляли сорвалось несколько искр и отпечаталось на лице прижавшейся к стене старухи. Та завизжала диким поросячьим визгом, но вскоре затихла и только поскуливала. Закончив расправу, Ляля вернулась к Бусинке:

– Признаться, ты со своим парнем мне очень понравилась там наверху. Я не очень-то хочу отдавать тебя на растерзание, но тебе придется поучаствовать в мистерии потому, что на каменное ложе поместить больше некого. Дьявол на алтаре не должен прикасаться к девушкам, уже прошедшим дефлорацию, иначе он просто лишится своего детородного орудия.

– Чего он может лишиться? – любопытные глазенки Бусинки весело засверкали, несмотря на всю серьезность положения.

Глядя на нее, Ляля тоже улыбнулась, тряхнула головой и продолжила:

– Ты, деточка, оставь свои мысли про запас. Глядишь, потом и рассказик какой напишешь. А сейчас просто запоминай. Сними крестик с шеи, держи в ладони, а когда Сатана попытается влезть на тебя, ты цепочку с крестиком намотай ему…

– …на орудие? – продолжила Вилена.

– Ну, наконец-то разобрались, – расхохоталась Ляля. – Я с детства любила над мужиками поиздеваться. Может быть, и у нас с тобой веселуха получится, кто знает?

– Но вам-то зачем такие страсти? – удивилась Бусинка. – Вы, как я понимаю, тоже принадлежите к клану ведуний, колдунов, магов, ведьм или упырей?

– Знаешь, милочка, – голос у Ларисы Степановны вдруг стал жестким. – У каждого свои причины недовольства своим начальством. А ты никогда не задумывалась, что подложить свинью самому Люциферу – это наивысшая ступень самооценки? Человек, если он еще человек, способен на что-то решительное и не настолько уж плох, если решимость не оставила его. Думаешь, если я здесь, то в жизни наверху у меня все хорошо и сладко? В этом мире никогда не бывает благополучия. Представь: только человек чего-нибудь добился, только поверил в свои силы, ан нет, тут же находится другая сила, которая заставляет ломать все, чем ты до безумия гордилась.

– Хорошо, – кивнула Вилена. – Что я сейчас должна делать?

– Сидеть здесь. Но тихо. Я пришлю за тобой, когда надо будет. Не выпускай крестик из рук! – с этими словами Лариса Степановна вышла из камеры предварительного заключения, и на какое-то время в подземелье воцарилась тишина.

Вдруг из угла, где свернулась клубочком костлявая старуха, раздался какой-то шорох. Вилена уже стала привыкать к неземному освещению и, приглядевшись, различила возле старухи нескольких крупных крыс, похожих на тех, что пробегали под кнутами айрисов.

Первым желанием девушки было прогнать хищниц, ведь крысы запросто могли загрызть скорчившуюся старуху. Но в следующий момент девушку охватил омерзительный скользкий ужас. Из-под тряпья, прикрывающего тело старухи, тоже выползла большая крыса, гораздо крупнее остальных. Неужели старуха могла превратиться в крысу? Это какая-то мутация? Вопросы, как взбудораженный осиный рой, проносились в голове девушки, но ни на один из них она ответить не могла.

Меж тем стадо крыс прибывало и наконец под предводительством самой крупной крысы-мутанта двинулось в сторону девушки. Память тут же перенесла Вилену в далекое прошлое, когда она в Третьяковке впервые увидела картину Константина Флавицкого «Княжна Тараканова». Девушка так была потрясена увиденным, что, вернувшись домой, тут же набросала балладу, посвященную смерти авантюристки… Или все же настоящей дочери Елизаветы Петровны?

Крепки крепостные ворота и глыбы гранитные в рост. Коль скоро посадят кого-то, то выход один: на погост. Здесь узники чахнут и верят в скончаемость горя и тьмы.

И дремлет тюремщик-тетеря в незыблемом мраке тюрьмы.

Княжна Тараканова – к двери:

– Тюремщик, ну, что ты там сиднем сидишь?

Мне было виденье – грядет наводненье, я вижу нашествие крыс!..

Тюремщик лениво прошамкал:

– Иди ты – гляди ты, кака волхова, – смахнул таракана на пол, – зараза, ан тоже живет однова…

Едва по задворкам забористый ветер завыл, отпевая живых, тюремщик очнулся, тюремщик приметил: острог непривычен и тих.

И лихо не бродит в глубоких подвалах, не лязгают стражи штыки, и крысы не хрюкают в драках и сварах. Лишь бури безумной шаги к стене подбираются ближе и ближе, лишь где-то запела вода…

И снова из камеры слышится:

– Вижу – грядет наводненье. Беда!

– Вот ведьма, накликала все ж таки бурю, так жди – дожидайся беды, – и он, озабоченно брови нахмуря, по лестнице вверх – от воды.

А вон и подвальные рыжие твари хвостами метут ступеня.

Хоть то на потопе, хоть то на пожаре – бегут от воды и огня.

Княжна Тараканова – к двери:

– Тюремщик, тюремщик, открой!

А по полу, зубы ощеря, – крысиный испуганный рой. Она на лежанку – вода подступает, а крысы ползут и ползут, и – к ней разъяренной оскаленной стаей…

– О, Боже, меня не спасут! О, Боже, не мало ли я нагрешила за этот терновый венец?

…Ее оставляют последние силы, никто не поможет, конец…

И вдруг прошептала:

– Тюремщик-Малюта, во храме за мя помолись. Я слышу в последние эти минуты другой отвратительный писк. Я вижу в России нашествие смуты, нашествие смуты и крыс.