Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

Некоторые философы античности отрицали управление миром, утверждая, что все происходит случайно. Такая позиция не выдерживает критики по двум причинам. Первая причина заключена и явлена в самих вещах. Ибо мы видим, что в природных существах всегда или в большинстве случаев происходит то, что есть для них наилучшее; этого не могло бы происходить, если бы природные существа не направлялись к конечной благой цели неким провидением: а это и есть управление. Сам неизменный порядок вещей явно свидетельствует об управлении миром. Так, входящий в чисто убранный дом из самого этого порядка извлекает представление о том, кто его обустроил… [Ibid. I, q. 103, a. I.]

Вторая причина будто бы в большей степени приближается к определению правления: она связана с самой возможностью достигать своей цели для всего, что сотворено Богом. «Высшее совершенство всякой вещи состоит в достижении ею своей цели. Поэтому вести эти вещи к их цели дано сотворившей их божественной благости – а это и означает управлять» (Ibid.). Стало быть, общий смысл управления заключается в том, чтобы «вести творения к их цели». Фома уточняет, что сотворенные вещи нуждаются в управлении, ведь если бы они не были оберегаемы manus gubernatoris[161]

, они бы вновь погрузились в ничто, из которого они возникли. Но каким образом осуществляется божественное управление миром? Речь здесь вовсе не о том, что, согласно распространенному представлению, некая внешняя сила вмешивается в ход вещей и управляет ими подобно тому, как пастух ведет своих овец. Определяющей особенностью божественного управления (со ссылкой на аристотелевское тождество между archē и

physis) является тот факт, что оно всецело совпадает с самой природой управляемых вещей. Согласно парадоксу, идеальным образом соответствующему структуре порядка, божественное управление творениями не имеет иного содержания, кроме как заложенная в вещах природная необходимость:

Природная необходимость, присущая вещам, бытие которых определено некоей целью, есть отпечаток, который им сообщает Бог, направляя их к этой цели; точно так же необходимость, в силу которой стрела стремится к мишени, есть импульс, исходящий от лучника, а не от нее самой. Однако различие состоит в том, что от Бога вещи получают свою собственную природу, тогда как действие, производимое над ними человеком, есть насилие, превосходящее их природу. И подобно тому как необходимость, которую сила задает движению стрелы, показывает замышленное лучником направление, так и природная необходимость, присущая творениям, выражает правление божественного провидения. [Ibid., q. 103, a. I, ad. 3.]

Итак, управление определяется как весьма специфическая форма деятельности, исключающая элемент насилия (в значении «противного природе», которым этот термин наделен в средневековой мысли – в противоположность spontaneus, qui sponte fit), которая выражается через саму природу управляемых вещей. Божественное управление и самоуправление тварного совпадают, а управление может означать лишь одно, согласно парадигме, которую физиократам и теоретикам «науки о порядке», начиная от Ле Тросна и заканчивая Мерсье де ла Ривьером, суждено было вновь открыть пятью веками позже, а именно – знать природу вещей и позволять ей беспрепятственно осуществляться.