Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

7. Именно разграничение и взаимосвязь между двумя уровнями – уровнем первых и вторых причин, общей и частной экономики – гарантирует недопустимость деспотичной власти, посягающей на свободу творений; напротив, оно предполагает свободу тех, кем управляют, – свободу, которая проявляется посредством действия вторых причин.

Теперь должен проясниться смысл утверждения о том, что диспозитив провидения (который сам по себе есть не что иное, как переформулирование и развитие теологической ойкономии) содержит в себе нечто вроде эпистемологической парадигмы современного управления. Известно, что в истории права доктрина управления и общественного администрирования (не говоря уже об административном праве, которое как таковое является чисто современным изобретением) формируется очень поздно. Но задолго до того, как юристы начали разрабатывать ее первые элементы, философы и теологи уже сформулировали ее канон в рамках учения о провиденциальном gubernatio миром. В этом отношении провидение и фатум, вместе со всей мириадой понятий и концептов, определявших их содержание (ordinatio

 / executio; Царство и Управление; управление прямое и опосредованное; primi agentes /

agentes inferiores[172]; первичный акт / побочные эффекты и т. д.), являются не только теолого-философскими концептами, но и категориями права и политики.

Действительно, современное Государство наследует оба аспекта теологической машины управления миром и выступает как в роли Государства-провидения, так и в роли Государства-судьбы. Посредством разграничения между законодательной, или суверенной, властью и исполнительной властью, или управлением, современное Государство перенимает двоякую структуру управленческой машины. Оно поочередно облачается то в царские одежды провидения, которое законодательствует трансцендентным и универсальным образом, все же предоставляя свободу творениям, о которых оно заботится, – то в зловеще-невзрачное министерское одеяние фатума, который в точности выполняет провиденциальные предписания и низвергает непослушных индивидов в неумолимое сцепление имманентных причин и следствий, которые были отчасти предопределены самой их природой. Экономико-провиденциальная парадигма в данном смысле является парадигмой демократического управления – точно так же, как теолого-политическая парадигма является парадигмой абсолютизма.

Поэтому неудивительно, что побочный эффект все чаще выступает как нечто ко-субстанциальное всякому действию управления. То, на что нацелено управление, по самой своей природе может быть достигнуто лишь как побочный эффект – в зоне, в которой общее и частное, позитивное и негативное, просчитываемое и непредсказуемое тяготеют к слиянию. Управлять означает позволять производиться частным сопутствующим эффектам общей «экономики», которая сама по себе была бы абсолютно неэффективной, но без которой невозможно никакое управление. Не столько эффекты (Управление) зависят от бытия (от Царства), сколько бытие состоит по большей части в своих эффектах: такова «наместническая» и «эффектуальная» онтология, обусловливающая действия управления. А когда провиденциальная парадигма, по крайней мере в своем трансцендентном аспекте, переживает свой закат, Государство-провидение и Государство-судьба постепенно начинают отождествлять себя с образом современного правового Государства, в котором закон регулирует администрирование, а административный аппарат применяет и исполняет закон. Но и в этом случае решающим остается элемент, на который было изначально направлено действие машины в ее комплексе: ойкономия, то есть управление людьми и вещами. Экономико-управленческая направленность современных демократий не есть результат случайного стечения обстоятельств: она является неотъемлемой частью теологического наследия, хранительницами которого эти демократии выступают.

6. Ангелология и бюрократия

6.1. В 1935 году, когда в своей монографии «Монотеизм как политическая проблема» Петерсон решительно отвергает христианскую политическую теологию, он в то же время утверждает «политическую» и «общественную» природу небесного града – а вместе с ним и Церкви, благодаря ее приобщенности к нему через литургию. Делает он это неожиданным образом в форме небольшого трактата об ангелах («Das Buch von den Engeln. Stellung und Bedeutung der heiligen Engel im Kultus», 1935), который занимает маргинальную позицию в библиографии теолога, однако рекомендуется к прочтению вкупе с самой знаменитой его книгой, важнейшим дополнением к которой он является.