Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

«Путь, по которому следует Церковь, – пишет Петерсон, – ведет от земного Иерусалима к Иерусалиму небесному, от града евреев к граду ангелов и святых» (Peterson 1. Р. 197). В данной перспективе Церковь постоянно описывается в трактате посредством использования «политических» образов: подобно мирским политическим собраниям, христианская ekklēsia может быть определена как «собрание полноправных граждан [Vollbürger

] небесного града, которые встречаются с целью совершения культовых действий» (Ibid. P. 198). Таким же образом и текст Послания Павла не без натяжек трактуется в политическом ключе: термин politeuma в Послании к Филиппийцам, 3:20, который в Вульгате передан как conversatio (образ жизни, поведение), переведен как «гражданство», а в примечании не без некоторого колебания сообщается, что глагол apographesthai

в Послании к Евреям 12:23 (обладающий, по всей вероятности, эсхатологическим значением «быть вписанными в книгу жизни») означает «занесение в списки граждан небесного града» (Ibid. P. 231). Так или иначе, тезис Петерсона состоит в том, что, поскольку Церковь неотступно следует своему пути к небесной цели, она «посредством богослужения неизбежно вступает в отношения с жителями небесного града» – то есть с ангелами, «небесными гражданами», или блаженными (Ibid). Иными словами, речь идет о том, чтобы доказать, что все «культовые» проявления Церкви должны истолковываться «либо как участие ангелов в земном богослужении, либо, напротив, […] как участие в прославлении, которое ангелы обращают к Богу на небесах» (P. 199).

Стратегическое значение связи, которая посредством богослужения таким образом устанавливается между Церковью и небесным градом, проясняется несколькими страницами ниже. Анализируя так называемые литургические «интермедии» Апокалипсиса, в коих фигурируют аккламации, согласно Петерсону берущие начало в церемониале императорского культа, он выдвигает неожиданный на первый взгляд тезис, согласно которому «культ Церкви небесной, а значит, безусловно, и литургия сплоченной с ним Церкви земной имеют изначальную соотнесенность [ursprüngliche Beziehung] с политическим миром» (Ibid. P. 202).

Старое августиновское положение, согласно которому небесный град будут населять ангелы и блаженные, занявшие место падших ангелов с целью восстановить идеальное число жителей Царства, обретает у Петерсона ярко выраженную политическую окраску. Образы, которые Августин заимствует из политического вокабуляра своего времени при описании небесного Иерусалима («…adiunctis etiam legionibus et exercitibus angelorum, ut fiat illa una civitas sub uno rege, et una quaedam provincia sub uno imperatore, felix in perpetua pace et salute…»[173], Aug

. Psalm. 36, 3, 4), истолковываются Петерсоном в буквальном смысле как обоснование «политико-религиозного [religiös-politische]» характера небесного града – а следовательно, и Церкви, которая сообщается с ним посредством богослужения: «Речь идет о политико-религиозном понятии – или же, иными словами, о понятии порядка [Ordnungsbegriff] небесной иерархии, в которую перетекает церковное священнодействие. Это служит очередным подтверждением нашего тезиса, согласно которому христианское богослужение изначально связано с политической сферой» (Peterson

1. P. 214).

Ровно в тот момент, когда в книге «Монотеизм как политическая проблема» Петерсон в противовес Шмитту решительным образом отрицает правомерность теолого-политического толкования христианской веры, он столь же решительно утверждает политико-религиозный характер Церкви. И это тем более удивительно, что он постоянно прибегает к сравнениям из мирской политической сферы: «Подобно тому как император, являясь в окружении своей свиты, выражает публичность [Öffentlichkeit] своей политической власти, так и Христос, предстоящий в момент богослужения в окружении ангелов, выражает публичный характер своего политико-религиозного господства» (Ibid. Р. 223). Но этот «публичный» характер «не был присвоен Церкви Государством: он изначально ей присущ, ибо владыка ее – Господь, который, имея в своей власти небесное царство, обладает также и небесной публичностью» (Ibid.). Иными словами, политичность, о которой говорит Петерсон, всецело заключается в том отношении, которое посредством участия ангелов богослужение устанавливает с этой «небесной публичностью»: «отношение между Ekklēsia и небесным polis […] является политическим отношением, и по этой причине ангелы всегда должны быть участниками культовых действий, производимых Церковью» (Ibid.).

Смысл исключения политической теологии начинает здесь проясняться: если политика с христианской точки зрения являет собой лишь культово-ангелологическое отношение между Церковью и небесным царством, любое экстраполирование этой «политико-религиозной» природы в мирскую сферу абсолютно нелегитимно.