6.5. Суть стратегии апокрифа начинает здесь проясняться. Громоздкий мистагогический аппарат и инициаторный вокабуляр, позаимствованный из неоплатонизма, черпают свой смысл и свою реальную функцию в диспозитиве, который в конечном счете является диспозитивом управления. Иными словами, невыразимым, не поддающимся наименованию и надсущностным является невидимый принцип власти,
Ангелы, как мы уже сказали, окончательно заключают все чины небесных умов, ибо они последние среди небесных существ имеют ангельское свойство, – и потому тем приличнее нам называть их пред другими чинами ангелами, чем очевиднее их иерархия и ближе к миру. Ибо должно думать, что высшая иерархия, как сказано, будучи особенно близка к непостижимому, непостижимо и священноначальствует над второю; а вторая, которую составляют святые Господства, Силы и Власти, руководствует иерархией Начальств, Архангелов и Ангелов, и хотя она открытее первой иерархии, но сокровеннее последующей. Провозвестнический же чин Начальств, Архангелов и Ангелов попеременно начальствует над человеческими иерархиями, чтобы в порядке было восхождение и обращение к Богу, общение и единение с ним, которое и от Бога благодетельно распространяется на все иерархии, насаждается чрез сообщение и изливается в священнейшем стройном порядке. Потому богословие вверяет ангелам руководство нашей иерархией, когда называет Михаила князем[186]
иудейского народа, равно как и других ангелов князьями других народов: ибо Высший поставил пределы наций по числу ангелов Божиих[187]. [C. H. 260а – b.]Это со всей очевидностью проявляется в теологически более насыщенном трактате «О Божественных именах». В заключительной части книги, при анализе имен, выражающих всевластие Бога (Святой святых, Царь царей, ныне и вовеки Царствующий, Господин господ, Бог богов), автор апокрифа определяет царство[188]
(