Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

Однако упразднение управленческой машины ретроспективно воздействует на саму тринитарную экономику. Учитывая, что последняя была структурно связана с действием Бога и с вершимым им провиденциальным управлением миром, как возможно помыслить бездеятельного Бога? Если тринитарной экономике удалось преодолеть в едином Боге гностический раскол между deus otiosus и deus actuosus

, упразднение всякой деятельности как будто ставит под вопрос сам смысл экономики. Поэтому Иероним в своем послании к Дамасию, комментируя строки из Исаии (6:2–3), повествующие о том, что Серафимы покрывали своими крыльями лицо и ноги Господа, распознает в этом образе символ невозможности помыслить то, что предшествует сотворению мира или то, что будет после его конца:

Что будет по прошествии века? Что будет после суда над родом человеческим, какая последует жизнь? Опять будет ли иная земля, и иные элементы, или будет ли сотворен иной мир? […] Слова Исаии означают, что никто не может высказать бывшего до мира и будущего после мира. Мы знаем только среднее, что открывается нам чрез чтение Писаний: когда сотворен мир, когда образован человек, когда был потоп, когда дан закон; что от одного человека наполнились все земные пространства и что в последнее время Сын Божий принял плоть для нашего спасения. А прочее, о чем сказали, то два серафима закрывают в лице и ногах[194]. [Ep., I, 18, 7, PL. 22, 365.]

Иными словами, в отношении Бога мы можем познавать и мыслить лишь экономику и Управление, но не Царство и бездеятельность; и все же Управление есть лишь небольшой промежуток, пролегающий между двумя вечными и исполненными славы фигурами Царства.

Теперь становится ясно, почему в теологической традиции, которая обрела в лице Петерсона свое крайнее выражение, идеальным символом христианской гражданственности является хвалебное песнопение, а ставшим бездеятельными ангелам вверяется плеромная фигура политического. Учение о Славе как о конечной цели человека и о фигуре божественного, которая продолжает свое существование после того, как упразднено управление миром, и есть данное теологами решение проблемы конца экономики. Ангельские ведомства будут существовать после Страшного суда лишь в качестве гимнологической иерархии, то есть в форме созерцания и восхваления божественной славы. В тот момент, когда свершится всякое провиденциальное действие и будет приостановлено всякое спасительное управление, останется лишь песнопение. Литургия уцелеет исключительно в форме славословия.

ℵ То, что проблема представимости фигуры бездеятельного Бога являет собой самый настоящий бич христианской теологии, подтверждается затруднением, на которое – начиная от Иринея и Августина – наталкиваются любые попытки ответить на поистине богохульный вопрос: «Что делал Бог до сотворения небес и земли? И если он ничего не делал, то почему он не продолжил бездействовать как раньше?» Уже Августин – который в своей «Исповеди» (11, 10, 12) именно так формулирует этот вопрос, влагая его в уста pleni vetustatis suae[195]

, – дает иронический ответ, в действительности скрывающий непреодолимое смущение: «Он приготовлял преисподнюю для тех, кто допытывается о высоком [alta… scrutantibus gehennas parabat]» (там же; 11, 12, 14). Одиннадцать веков спустя, свидетельствуя о том, что вопрос не потерял своей злободневности, Лютер дает на него похожий ответ в следующей форме: «Он сидел в лесу и нарезал прутья, чтобы проучить тех, кто задает нелепые вопросы».