Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

Вопрос, не случайно исходящий от язычников и гностиков, для которых он не представлял ни малейшего затруднения, для христиан был особенно щекотлив – как раз по той причине, что христианская экономика по сути была фигурой действия и управления. Он идеально соответствует, a parte ante, проблеме статуса после конца света не только Бога, но также блаженных и ангелов.

Стало быть, слава есть нечто такое, что своим сиянием должно покрывать неизреченную фигуру божественной бездеятельности. Хотя она может становиться объектом многотомных изысканий (как, например, в случае Бальтазара), theologia gloriae представляет собой в некотором роде белую страницу в дискурсе теологов. Поэтому наиболее присущей ей формой является мистика, которая перед лицом исполненной славы фигуры власти может лишь безмолвствовать. Так или иначе, прибегая к использованной Лютером эффектной формуле,

scrutatur maiestatis obtunditur a gloria[196].

В иудаистской традиции, где Бог не включал в свое бытие

ойкономию, вопрос о божественной бездеятельности носит куда менее обескураживающий характер. Так, в мидраше сказано (Теилим 90:391), что за две тысячи лет до сотворения небес и земли Бог создал семь вещей (Тору, престол, рай, ад, небесное святилище, имя мессии и глас, вопиющий «Возвратитесь, сыны человеческие»). В последующие две тысячи лет – согласно тому же мидрашу, в котором заранее дается ответ на этот вопрос, – Он изучил Тору, сотворил другие миры и обсудил с буквами алфавита, какая из них будет агентом творения.

6.9. Упразднение ангельских ведомств после Страшного суда свидетельствует о том, что божественное управление миром ограничено во времени и что теологическая экономика по своей сути конечна. Христианская парадигма управления, как и связанное с ней видение истории, длится от сотворения до скончания мира. Новоевропейское представление об истории, которое во многих отношениях безоговорочно восприняло теологическую модель, по этой причине оказалось в противоречивом положении. C одной стороны, оно отменяет эсхатологию и продлевает до бесконечности историю и управление миром, с другой – непрестанно получает подтверждения конечного характера собственной парадигмы (это явствует как из кожевского прочтения Гегеля, так и из проблемы конца истории бытия у позднего Хайдеггера).