Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

Всякое разумное существо, коль скоро оно сотворено, должно сохраняться Богом в бытии; оно также нуждается в постоянной поддержке [manutenentia] создателя, ведь если бы он перестал управлять вещами, которые он создал, они бы все подверглись разрушению. […] Но для сохранения нравственного блага творений недостаточно общего воздействия божественной поддержки, ибо также необходимо воздействие благодати. Поэтому Бог не может сделать так, чтобы сотворенное само себя сохраняло, – как не может он сделать так, чтобы оно согласно природе или само по себе не могло грешить. [Matteo di Acquasparta

. P. 292].

Неспособность Бога обеспечивает возможность справедливого управления миром.

Порог

Теперь мы можем лучше понять артуровскую мифологему roi mehaignié. В этом литературном образе получили отражение трансформация и раскол понятия суверенитета, который, судя по всему, немало встревожил умы современников. Хотя, как мы убедились, эта трансформация имела прецеденты в гностическом учении о бездействующем боге, а также соответствия в традиции римского права, по сути – с технической точки зрения – она совершается в области канонического права. Теологическая модель этого разделения – в учении о божественной неспособности, то есть в разграничении между potentia absoluta

и potentia ordinata. Угуций и автор декреталии «Grandi» – посредством которой Иннокентий IV отделил, в случае rex inutilis

Саншу II, царствование от его осуществления, – дали этому разграничению юридическую форму, общее значение и политические последствия которой они, возможно, не полностью осознавали. Тем не менее, нет никаких сомнений в том, что, как было замечено, «„Grandi“ являет собой итог наиболее разветвленной юридической традиции, какую Европа видела со времен Юстиниана, хотя в 1245 году немногие монархии были способны воспользоваться этой традицией» (Peters. P. 304). Конфликт, о котором здесь идет речь, разворачивался не столько между «законной властью» (которая, в силу декреталии, принадлежала графу Булонскому) и «личной преданностью» (которую все еще нужно было хранить Саншу II) – как, по-видимому, полагает Петерс, – сколько между суверенитетом, неотделимым от его осуществления, и царствованием, структурно разделенным и отделимым от правления (или же в терминологии Фуко – между территориальным суверенитетом и правительственной властью).

Именно в этой перспективе можно рассмотреть спор, разделивший в первые десятилетия XIV века Иоанна XXII и Оккама. По мысли Иоанна, законы, установленные Богом, отождествляются с самой его сущностью и потому являются вечными и неизменными. Поэтому он не может действовать иным образом, чем он решил действовать. Абсолютное могущество и могущество упорядоченное суть одно и то же, их разграничение носит чисто номинальный характер.