Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

ℵ Нередко научная картина мира Нового времени противопоставлялась теологической концепции провиденциального управления миром. И все же в своей концептуальной структуре они гораздо более близки, чем принято считать. Прежде всего, модель общего провидения покоится на вечных законах, вполне аналогичных тем законам, на которых зиждется современная наука. Но наиболее очевидные аналогии с современной научной картиной мира обнаруживаются в отношении между первичными и вторичными причинами. Дидье Делёль показал, что в новоевропейской мысли – от Юма до Адама Смита – утверждается концепция, которая абсолютно так же, как и теория провидения, порывает с приматом конечных причин и подменяет их порядком, произведенным случайной игрой имманентных эффектов. Порядок мироустройства не отсылает к некоему изначальному проекту, но вытекает из непрерывной последовательности ближайших причин и потому функционирует не как голова, а как живот (Deleule.

P. 259–267). Невзирая на идею божественной

ordinatio, двоякая структура провиденциального порядка по факту прекрасно cогласуется с контингентностью вторичных причин и их эффектов. Управление миром не есть результат диктата общего нерушимого закона: оно вытекает из соотношения между общим законом и контингентным планом вторичных причин.

5.7. В этой связи не должно вызывать удивление, что в своем трактате о судьбе Александр выступает с резкой критикой стоического диспозитива провидение-фатум.

В самом начале трактата он доказывает, что если брать аристотелевскую классификацию четырех причин (действующая, материальная, формальная и конечная), то ни в одной из них фатум не может найти место без противоречий, как не может он охватить всю совокупность событий. Развивая эту мысль, Александр приходит к тому, что обращается к порядку бессмысленных событий, тиков и жестов, которого человек античности будто бы не ведает, – таких действий, как «беспричинное машинальное переминание травинок в руках, теребление и вытягивание волос на голове и прочие действия такого рода» (Alex. P. 6); он также говорит о тех останках, отбросах и отклонениях, которые невозможно вписать ни в какой финализм и ни в какое предопределенное судьбой сцепление событий.

Чему служат испражнения, выделяющиеся из некоторых частей нашего тела? А чудища и все, что возникает вопреки природе и что изначально неспособно к существованию […]? А для чего потребны сгнившие или высохшие плоды или некоторые раздвоившиеся листья? […] Не все, что уродилось на свете, является причиной будущих событий лишь потому, что оно существует [Ibid. P. 45–46].