Царство и священство

На печати Дмитрия Хоматина была вырезана надпись «верховный священнослужитель земли болгар». Хоматина величали «не только читателем священных канонов, но и всячески учителем иных из них»[466]. И хотя оговорка «иных из них», а не

всех демонстрирует некоторое самоограничение архиепископа в собственной компетенции в сравнении с Константинопольским патриархом и тем более Римским папой, но в целом ситуация чрезвычайно схожа с уже упомянутыми аналогами.

Тем не менее на фоне крепкой царской власти учение об особом служении патриарха в Византии не сумело закрепиться окончательно и бесповоротно. Зато пустило крепкие корни в Московской Руси, где его рекрутировали для своих целей русские паписты – прибывшие из Константинополя греческие архиереи и их окружение. Правда, впоследствии наш отечественный папизм принял уже сугубо национальные черты, найдя себе почитателей среди русских архиереев. Именно при патриархе Никоне (1652–1666) официально признали наличие четвертой степени священства – патриаршества, придумали особую хиротонию для епископа, поставляемого в патриархи, и отказались от обращения архиереев к Московскому патриарху «брат», а лишь «господин». Конечно, было бы неверно объяснять все эти новшества богословской безграмотностью, хотя и она тоже имела место. Очевидно, наши священноначальные предки лишь использовали учение о патриархе, «епископе епископов», которое родилось в Константинополе и так пришлось им по сердцу[467]

.

И священные для всякого паписта слова, завезенные из Константинополя в Москву, были отлиты в чугунные памятники эпохи нашей «соборной» Руси и звучали как абсолютная истина: «Патриарх есть живой и одушевленный образ Христа, словом и делом изображающий на себе истину. Назначение патриарха в том, чтобы, во-первых, сохранить в благочестии и святой жизни принятых от Бога, а потом по возможности обратить к Православию и единству с Церковью и всех еретиков. Отличительными свойствами патриарха должно быть то, чтобы он был учителем, и строг в обличении неисправимых. В интересах истины, непоколебимости догматов и соблюдения правды и благочестия он должен делать представления императорам и не смущаться. Одному патриарху приличествует объяснять постановленное древними и определенное Святыми Отцами и утвержденное Святыми Соборами. Патриарху же принадлежит право наблюдать и исследовать сделанное и постановленное на Соборах, относится ли это к отдельной области или ко всей Церкви»[468].

IV. Император

Если с какого-то момента Кафолическая Церковь стала нуждаться в лицах, символизирующих ее кафоличность и единство, обеспечивающих чистоту вероучения и общественное благочестие, то владыка Римской (Византийской) империи, в которую она вошла, никак не мог пройти мимо своего исторического предназначения быть ее главой. Ни один епископ, ни одна самая авторитетная патриаршая кафедра не могла мериться в эффективности защиты Церкви с ним. Бессмысленно и антиисторично полагать в основу императорского главенства в церковном управлении честолюбивые помыслы и желание узурпировать власть со стороны отдельных монархов. Разумеется, при всех личностных недостатках правящих особ, которые, впрочем, не следует демонизировать, данные прецеденты никак нельзя сводить к принципу

взаимоотношений между священноначалием и императорской властью в эпоху их «симфоничного» единства. Сам по себе факт, что эта тенденция, возникнув еще в IV в., продолжалась более тысячи лет и с этой эпохой связаны самые славные страницы истории Кафолической Церкви, свидетельствует об обратном.

Противопоставлять Церковь государству (а лишь при этом условии единственно и становится возможной оценка роли императора в Церкви как «цезаропапизм», т. е. как нечто преступное и неканоничное) можно лишь в том случае, когда это – два разных общества. Если же Церковь и государство совпадают или почти совпадают по своему географическому положению, границам, составу населения, спор неизбежно переходит от противоборства (а, вернее, от гонений на христианство) к конкуренции двух систем управления этим «симфоническим» обществом. Иными словами, какая власть – священноначалия или императорская – преобладает в общей системе власти, в каких областях, в какое время и на каких условиях. Называть, как это нередко бывает, первую «церковной», а вторую – «светской» едва ли в данном случае оправданно.