Царство и священство

Предполагается также, будто именно священноначалие знает истинные потребности и нужды всей Церкви и не может совершить ничего такого, от чего свобода каждого из ее членов была бы нарушена. Приведем одно характерное суждение. «Организм Церкви составлен из различных членов, состоящих в определенном отношении между собой, которые все вместе должны стремиться к достижению цели, ради которой Церковь устроена. Для сохранения этого устройства существует особая церковная власть. Эту власть исполняет иерархия»[521].

Как известно, именно этот принцип положен в основу неписаного официального учения современного церковного права Русской Православной Церкви. И вроде бы все логично: если есть лица, коим поручено духовно пасти стадо Христово, то, следовательно, именно им доверены и полномочия по административному управлению Церковью

[522]. Кому, как не им, до́лжно обеспечивать свободу Церкви вовне и внутри нее? Однако посмотрим внимательнее, что в итоге нам предлагается.

В первую очередь несложно заметить одно очень серьезное и далеко идущее допущение, своего рода политическую аксиому. Как богоустановленный институт церковной власти, как совокупный «соборный разум», духовные пастыри признаются непогрешимыми в своих управленческих действиях, и это качество приобретается ими вследствие священнической хиротонии. Ведь очевидно, что если бы оно не признавалось за епископатом в целом, то возникла бы необходимость формирования системы «сдержек и противовесов». Однако если в чем и нельзя заподозрить Устав Русской Православной Церкви, так именно в этом стремлении. Компетенции Поместного собора, Архиерейского собора, патриарха и Синода так неопределенны, переплетены, взаимосвязаны и дублируют друг друга, что решительно невозможно полагать, будто они могут контролировать друг друга.

Если же непогрешим весь епископат своим «соборным разумом», то, следовательно, это качество следует распространить и на сам архиерейский чин. Причем, как надо полагать, чем выше место он занимает в церковно-административной иерархии, тем более и более это качество проявляет себя. Последовательным завершением этой теории стало признание в «Эпанагоге» (IX век) Константинопольского патриарха земным олицетворением Христа

, «всеми своими поступками и словами выражающего истину»[523]. Эти же выражения дословно приведены пять столетий спустя в «Алфавитной синтагме» Матфея Властаря (XIV век)[524].

А патриарх Антоний IV (1389–1390, 1391–1397) в одном из своих посланий писал: «Я – защитник божественных законов и канонов, это мой долг перед всеми христианами. Я – кафолический учитель всех христиан. Патриарх занимает место Христа и восседает на Его владычнем престоле; почитающий патриарха Самого Христа почитает».

Русскому патриарху также издавна вменялось право окончательного единоличного церковного суда по всем делам, по каким были принесены апелляции на его имя. Впрочем, он нередко, минуя всякое соборное обсуждение вопроса, самостоятельно принимал решения по освобождению архиереев от должности, не говоря уже о рядовых пресвитерах.

Впрочем, чины рангом пониже также не остались обойденными лестными сравнениями. В одном из синодальных постановлений Константинопольской церкви при патриархе Константине III Лихуде (1059–1063) говорилось, что «духовные лица – суть некоторым образом храм Бога, поскольку посвящены Ему»[525]

. Эта фраза тем более бьет в глаза, что является дерзкой интерпретацией слов известного послания апостола Павла, где он обращается ко всем христианам: «Разве вы не знаете, что вы – храм Божий, и Дух Божий живет в вас? Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог: ибо храм Божий свят; а этот храм – вы» (1 Кор. 3: 16, 17).

Кроме того, даже из общих соображений едва ли можно допустить, будто какая-то определенная форма организации церковной власти имеет универсальный характер богоустановленного института. Напротив: в каждую эпоху Церковь рождает именно ту систему, которая наиболее полно отражает потребности времени, свойственна состоянию сознания ее членов и способна обеспечить наиболее оптимальное отношение с другими общественными союзами. Это – исторический факт, который опровергнуть невозможно.

Так, в условиях Византийской государственности высшими церковными прерогативами (нравится это кому-то признавать или нет – не суть важно) были наделены императоры. На Западе Римский папа являлся тем спасительным островком благочестия, которым держалась латинская Церковь, и ее главой. Но в периоды разложения папства светские владыки – Каролинги и представители великой Саксонской династии – спасали Западную церковь от падения, принимая на себя управление ею[526].