Царство и священство

В то время для Церкви не было никакой необходимости изолироваться от государства, она уже находилась вне его как чужеродное для язычников духовное сообщество. Но если бы Церковь не пыталась выйти за эти границы, то, очевидно, Римская империя воцерковилась бы нескоро; а, возможно, не воцерковилась бы никогда. Однако этого не произошло, загнанная в катакомбы, гонимая и распинаемая, Церковь открывала себя миру, признавая над собой и высшую политическую власть Империи, и римский закон, но оставаясь верной Христу.

В этот период история открывает нам поразительную «обратную взаимосвязь»: чем более Церковь «вторгается» в мир, «навязывает» ему слова Евангелия и тем самым пробуждает его от глубокого сна духовного забвения, тем полнокровнее становится сама церковная жизнь. Становясь государством

, Церковь только и начинает жить полнокровной духовной жизнью, поскольку само государство становится Церковью. Это и есть та самая «византийская симфония», о которой так взыскуют в наши дни.

Так было в самом недавнем прошлом: Византия, Западная Европа, Россия. И, соглашаясь с тем, что в истории христианской цивилизации наряду с великими образцами святости встречается немало низостей, архимандрит Киприан (Керн) справедливо отмечал: «Было и то, и другое, но не было одного – равнодушия к Церкви, к религии. Вероятно, было в быту много показного, формального, но не было серой индифферентности, не было плоской снивеллированности. В Византии и Западной Европе были грешники, и было их много, но от наличия их не уничтожалась сама церковность, устремление всей жизни к Абсолютному и Небесному. В духовной жизни страшны не падение и грех, ибо после них возможны плач и покаяние, но страшно стоячее болото, спячка, равнодушие. В них покаяние невозможно»[546].

Напротив, изоляция от остального общества, акцентирование внимания, как кажется, на свою внутреннюю, «духовную» жизнь приводит к тому, что внешнее, земное довлеет в Церкви и ее служителях. «Когда Церковь обмирщается, когда в лице своих служителей она несет в себе мирской дух, тогда она становится слабой и неспособной воспринять, вместить в изобилии изливаемую благодать, проповедовать Евангелие»[547]

.

Как можно говорить об «изолированности» Церкви на фоне императора св. Константина Великого (306–337)?! Как вычеркнуть подвиги священноначалия в годы Римо-персидской войны при императоре Ираклии Великом (610–640) и в Никейской империи? Куда «девать» в этом случае свт. Алексия Московского и прп. Сергия Радонежского, патриарха свт. Гермогена (1606–1612)? Ну какое им, казалось, было дело до государства, если Церковь имеет свою

сферу бытия? Тем не менее именно их подвиг спас Русское государство.

С другой стороны, противопоставляя патриарха императору и злословя Синодальный период, забывают напомнить, что само русское патриаршество является исключительно плодом дел царской власти. Царь св. Феодор I (1584–1598) даже не считал нужным ставить архиереев в известность о своих переговорах с Антиохийским патриархом Иоакимом V (1581–1592), а затем и Константинопольским патриархом Иеремией II

(1572–1579, 1580–1584, 1587–1595). Лишь 17 января 1589 г., когда необходимое согласие от Константинопольского патриарха было получено, царь созвал Собор из русских епископов и изложил на нем ход переговоров. Но наши архиереи ответили, что во всем полагаются на волю своего благочестивого государя. И по своему отношению ко всей совокупности внутренней церковной жизни это выглядело явлением случайным, не затрагивающим ее глубинных основ, лишь внешним украшением Русской церкви[548].

IV

Хотя, как указывалось выше, Церковь формирует в каждую конкретную историческую эпоху именно те органы своей власти, которые единственно возможны, но историческая правда заключается и в том, что именно «монархическая Церковь», существующая в условиях «симфонического» единства с христианской царской властью, является наиболее эффективной формой для осуществления ею своей деятельности. Именно благословленный Церковью монарх является той инстанцией, которая гармонизирует отношения Церковью с остальным социальным миром и, как следствие, внутри него. Он не только выступает, если можно так выразиться, верховным представителем всего церковного народа, мирян в отношениях с органами церковной власти – священноначалием, но и гарантом обеспечения верховного блага Церкви, главным контролером деятельности остальных ее органов. Сам при этом полностью подчиняясь Церкви.