Царство и священство

Наконец, в ситуации, когда власть ищет лишь личной выгоды, а ее правовые веления не устраивают подавляющее число граждан, считается, что такая власть – «не правая», что она искажает закон, используя его не во благо, а во зло. Пытаясь связать право с идеей справедливости, в нем видят не только орудие реализации воли верховной власти, но и правду, без которой общественные отношения утратят необходимую гармонию. Но что же представляет собой нравственный идеал, какова его природа, в какой взаимосвязи он находится с правом?

I

Подходя к решению проблемы, мы в первую очередь должны избежать некоторых ложных направлений поиска. В частности, нравственное начало не может (и не должно) быть представлено в виде «идеального права», как это имело место в многочисленных ответвлениях доктрины «естественного права». В наиболее распространенном варианте ее сторонники представляли дело таким образом, что существует действующее право и право «естественное». Первое «право» характерно тем, что ограничивает человеческую свободу, а второе представляет собой некий ее идеальный образец, по которому законодатель обязан улучшать действующие законы. Следует отметить, что ни с какой точки зрения указанная позиция не может встретить сочувствия. Мало того что мы получаем одновременно два «права», но и сама природа права, равно как и нравственности, теряет для нас необходимую ясность и

четкость[550].

Еще Г.Ф. Шершеневич (1863–1912) совершенно справедливо ставил вопрос: нравственное право – это все-таки нравственность или право?[551] Уже это обстоятельство не позволяет говорить о том, что вся проблема нравственного идеала может быть сведена к этому известному противостоянию позитивистов и идеалистов.

Отказавшись от двух «видов» права, мы должны заранее оговорить терминологию нашего исследования. Соблюдая корректность формулировок, определение «право» вообще следовало бы опустить, причем не только в отношении нравственного идеала («естественное право»), но и применительно к закону. Единственным определением должен быть только «закон» как нормативный акт (или совокупность актов) верховной власти, изданных в соответствии с ее компетенцией и в установленном порядке. Право как совокупность «личных прав», «полномочий» и т. п. является лишь коррелятом закона и никак не может быть ему противопоставлено. Другого «права», помимо закона, просто не существует, это есть фикция, лишь затрудняющая познание[552]. Употребление в последующем тексте «закона» и «права» как двух определений одного и того же явления представляет собой не более чем дань научной традиции, небольшую терминологическую вольность.

Попытки реанимировать старую естественно-правовую идею, существовавшие в конце XIX – начале XX в. в виде «возрожденного естественного права» и «естественного права с изменяющимся содержанием», решили часть второстепенных проблем, не затронув, однако, главную. «Естественное право» в старом его понимании отрицалось и представлялось в виде совокупности нравственных требований (хотя зачастую эти требования признавали одновременно и правовыми), которые должны были получить реализацию в действующем законодательстве[553]

. Каждый человек имеет право на достойное человеческое существование – вот основной лозунг представителей данного направления.

Но, двигаясь и по этому пути, мы не приблизимся к обоснованию нравственной зависимости права. Если существо нравственного начала неизвестно изначально и раскрывается лишь по мере исторического развития, то крайне сложно принять его абсолютный характер: невольно все положительные определения такой нравственности принимают преходящий, условный характер. Получается, что при всей вере в святость и безусловность человеческой свободы, ее содержание сводят только к внешним проявлениям, напрямую зависимым от общества в целом, исторического прогресса (или эволюции, что в данном случае одно и то же) и социальных условий бытия. Но где же тогда ее абсолютный характер, если она зависима от внешних причин? К какому социально-политическому идеалу и закону нам надлежит стремиться, если ни в один момент времени они не могут удовлетворить высоких потребностей личности в реализации своей свободы?

Как известно, многие авторитетные апологеты данного научного направления вообще отказывались признавать какой-либо общественный идеал[554]. В этом случае свобода личности должна быть провозглашена только ради себя самой («требование ради требования») и остается открытым вопрос: а к чему, собственно говоря, мы стремимся? В чем заключается конкретная цель нашего исторического развития? Только лишь последовательное расширение сферы нашей внешней свободы? Но это – дорога в «дурную бесконечность», оставляющая далеко в стороне вопрос о смысле жизни.