Царство и священство

Скорее это свидетельствует о нерасторопности властей предержащих, не развивающих те принципы построения политического тела, которые были заложены их предшественниками в действующие (и ранее действовавшие) на определенный момент времени акты, что законодатель не исполняет свою прямую обязанность руководить государством, управлять им. По существу, данная ситуация будет означать безвластие, анархию, несправедливость в той степени, в какой власть самоустранилась от своих обязанностей.

Для права, как многогранного феномена, характерна не только идеальная сторона – стремление к справедливости. Содержание закона зачастую представляет собой легализованное верховной властью «обычное право», т. е. те традиции регулирования и оценки возникающих социальных и политических отношений, которые спонтанно и самостоятельно возникают в обществе. С одной стороны, традиция,

закрепленная в форме закона, есть тот основной способ, который формирует определенную правовую культуру, народное правосознание и в этом отношении есть явление положительное.

Вместе с тем, она содержит в себе массу всевозможных рудиментов, которые мешают общественному развитию. Как закон, действующий во времени и в пространстве, как явление историческое, оно испытывает на себе все преимущества и недостатки своей эпохи. В этом отношении право может во многом и не соответствовать четко выраженным нравственным критериям, представляя собой в известной степени результат спонтанной деятельности общественных групп, борьбы интересов, неверно понятой идеи справедливости.

Праву присущ и консерватизм. Чтобы стать общепризнанной, норма закона должна получить признание (в том числе – и нравственное) максимального числа граждан и только после этого, войдя в плоть и дух народа, принимается им. Этот процесс, понятно, требует времени. Нужно, чтобы, помимо привычки к этой норме, выработалась и известная практика

, свидетельствующая об ее положительных и отрицательных чертах, и новая практика по преодолению последних и усилению первых свойств. Между тем быстро бегущее время формирует новые, неизвестные ранее условия общественного быта, которые не могут удовольствоваться статичными положениями, порождает отдельные прецеденты, которые не успели еще обрасти своей традицией, «своим» правом.

Как раз для таких ситуаций законодательная деятельность верховной власти должна носить опережающий характер, и в этом деле ее главнейшим союзником выступает только нравственное начало, которое позволяет объективно оценить закон и придать движению общества целеустремленный и последовательный характер.

III

Но, признав изменчивость и субъективность нравственного начала, последнего условия достигнуть не удается. Одновременно с этим устраняется возможность противопоставлять велениям верховной власти, выраженной в форме права, какие-либо претензии, поскольку субъективная нравственность по своему содержанию ничем не будет отличаться от обезличенного закона, разнясь с ним главным образом формой.

Условность и неконкретность содержания человеческой свободы подрывает основу нравственного начала в праве. Какую нравственность должны принимать для себя власти предержащие, если свобода личности трактуется качественно по-разному не только в различные исторические периоды, но и даже в данное время? Может ли такая

идея свободы являться для кого-то священной? Более того, неверно понятая свобода личности приводит к ложному толкованию и этического идеала, и цели общественного развития, лишает ее смысла.

Очевидно, что и право, построенное на ложно понятой идее свободы, будет не только неверно регулировать общественные отношения (акцентируя внимание на второстепенных, а не на главных принципах общественной жизни, и ограничивая полезную частную инициативу), но и совращать людей. Спрашивается, во имя чего такой нравственный критерий может быть положен в основу достижения будущей цели, если и она сама представляет собой переменную величину, зависимую от различных субъективных условий?

Пытаясь ответить на поставленные вопросы, мы неизбежно придем к выводу о том, что отнесение нравственного идеала к области субъективных или объективных по своему содержанию явлений представляет собой следствие ответа на другой, более глубокий вопрос: что представляет собой свобода личности? В чем она видится и чем измеряется? Если свобода, определенная законом, касается главным образом ее внешней стороны, то что означает свобода нравственная, духовная?