Царство и священство

Такое «…право, – писал он, – касается внешности и проходит мимо существа. Общество, созданное на правовых началах, никогда не может слить людей воедино. Единение разрушается себялюбием, эгоизмом, а право не уничтожает эгоизма; напротив, только утверждает его, охраняя его от покушений со стороны эгоизма других людей. Цель государства, основанного на праве, в том, чтобы создать по возможности такой порядок, при котором эгоизм каждого его члена находил в себе удовлетворение, не нарушая в то же время интересов другого. Путь к созданию такого порядка может быть один – некоторое ограничение эгоизма отдельных членов. В этом неразрешимое противоречие права: оно утверждает эгоизм, но оно же и ограничивает его. А потому общество, основанное на юридических началах, всегда носит в себе самом семена своего разложения, ибо оно охраняет эгоизм, начало, разъедающее всякое единение»[562].

Таким образом, право, поставленное вне рамок нравственного начала, становится самодостаточной величиной и, если и не формирует индивидуальный эгоизм, то по крайней мере защищает его, развивает и даже узаконивает.

В результате, начав с признания человеческой личности высшим, светлым, священным началом, гуманисты последовательно приходят к констатации его эгоистичной природы

, причем оценивают этот признак положительно. Это устойчивое убеждение гуманизма родилось отнюдь не сегодня. Уже в трудах французских просветителей XVIII в. мы встречаем суждения, не подлежащие двоякому толкованию.

Например, П.А. Гольбах (1723–1789) был убежден, что любовь индивида к себе составляет одно из природных и фундаментальных оснований человеческого бытия. К.А. Гельвецию (1725–1771) казалось невероятным, что люди могут совершенно отбросить свою личную материальную заинтересованность, забыть о себе и работать на одном энтузиазме. По его мнению, в основе нравственных исканий может лежать только личный материальный интерес, личная выгода, все остальное – «лишь вопли моралистов, не разглядевших этой главной пружины человеческого мира»[563]. Как видим, ничего качественно нового нам не предлагается. Но разве это

та свобода, которую нужно ставить во главу угла любой политико-правовой системы, ради которой каждый обязан принести, если потребуется, свою жизнь?

Следует привести и другие доводы, которые невозможно игнорировать. Конечно, право как совокупность норм действующего в государстве законодательства, безусловно, может обеспечить свободу личности, но не всю, а только социальную

, общественную. Свобода нравственная, свобода духа подвержена, конечно, воздействию правовых норм, но не зависит от них напрямую. Например, деятельность апостолов протекала во времена, когда христианство испытывало на себе одно из великих гонений со стороны властей Римской империи, причем принадлежность к христианству составляла собой состав уголовного преступления, мерой наказания за которое всегда являлась смерть и зачастую – ужасная. Сама Древняя Церковь в лице первых христиан разве не создавалась тогда, когда культ язычества и обожествления царей достиг своего апогея и был закреплен законодательно? Но разве это помешало свету христианского учения распространиться по всему миру и окончательно закрепиться в душах сотен тысяч и миллионов людей?

Напротив, объявление догматов конкретной религии основой государственной идеологии, т. е. законодательное закрепление ее ведущей роли по сравнению с другими религиозными конфессиями, еще не означает, что гражданин этого государства будет, например, истинным христианином. Следовательно, само право как действующий закон не в состоянии ни создать нравственности, ни обеспечить ее защиту в полной мере, ни полностью устранить духовную свободу индивида, но может лишь защищать ее или угрожать ей. Это не дает повода для уничижения права и его роли в жизни человека и всего общества, но и не позволяет понимать его в качестве самодостаточной субстанции, вбирающей в себя и нравственность, и все существо свободы личности.

Для полноты картины обратим внимание на еще одну проблему, которая в гуманизме оказывается неразрешимой: характер взаимосвязи права и нравственности. Попытка разделения области нравственности и правового регулирования (право – объективно, нравственность – субъективна) становится возможной лишь при условии, что право и нравственность различны по своей природе. Именно эта точка зрения ранее неоднократно высказывалась в научной литературе и до сих пор имеет своих многочисленных сторонников. Невозможность разделить их качественно приводит к тому, что различия начинают выискивать в формальных признаках.