Царство и священство

Если принципы гуманизма есть произведения человеческого разума и их содержание социально обусловлено, то мы не можем уже говорить об их духовной природе: она всецело мирская. Но из всех реальных социальных явлений, позволяющих упорядочить общественные отношения, право является наивысшим. Отсюда – истоки учения о правовом идеале и господстве права, вера в его всеспасительность и действенность. В чем ее смысл, если право выступает в роли универсального регулятора человеческой свободы, справедливого по своей сути? Очевидно, только в том, что мы отнесем нравственное чувство к сфере исключительно субъективных переживаний, которые присущи любому индивиду в силу его природы. Но в этом случае нравственность, пусть и субъективная, но самостоятельная фигура нашего анализа, будет утрачена совсем. Ее существование становится возможным только в форме «личного права», она станет «правом», перестав быть нравственностью, например правом на свободу совести.

Обществу и его отдельным группам и даже лицам предлагается тот единственный способ, посредством которого они имеют возможность реализовать свою точку зрения о содержании нравственного начала. Если общество признает «твое» мнение правильным и закрепит его в законе, тогда, следовательно, «твоя» нравственность становится общеобязательной для всех. Альтернативы нет, любой другой путь представляет собой признак отсутствия цивилизации и свидетельство низкой правовой сознательности масс. Отсюда такое внимание в том числе к политическим правам, их гарантиям, стремление к демократии (как наиболее полному участию граждан в политической деятельности) и народоправству, признание закона формой волеизъявления всего общества[559]

.

Именно действующий на данный момент закон определяет, насколько те или иные проявления свободы можно допустить, а какие следует признать опасными. Нетрудно, впрочем, понять, что такой закон, при предлагаемом нам гуманизмом способе объективизации нравственного начала, может закрепить что угодно[560].

Как следствие, реализация индивидуальных «прав» становится возможной исключительно в рамках социального конфликта: «чья правда лучше». Поэтому борьба за нравственное начало, за справедливость трансформируется в борьбу за право, т. е. устранение зла становится возможным исключительно в сфере политической, а не духовной, нравственной. Эта борьба затрагивает все без исключения элементы общества, включая и верховную власть.

Последняя выступает либо в качестве борца за «свои» права (при абсолютистском и тоталитарном режимах), либо как прогрессивная сила, навязывающая по предусмотренной законом процедуре обществу «свое» понимание справедливости. Либо, наконец, в качестве пассивной, критикуемой стороны. Поскольку ее связанность с нравственным началом так же условна, как и для любого гражданина, то и превосходство заключается только в наличии властной силы, способной заставить общество и каждого конкретного человека принять именно эту точку зрения. Поэтому, по мысли апологетов гуманизма, правовой идеал должен связывать собой даже верховную власть: она обязана исполнять требования закона, каков он есть[561]

.

Гуманисты верят в прогресс и признают, что содержание нравственного начала наполняется и возвышается с течением времени. Взяв свои истоки еще в античной культуре, считают они, пройдя через мрак католицизма, очнувшись в эпоху Возрождения, окрепнув в трудах французских просветителей, нанеся первый удар по абсолютизму и бесправию во время Французской революции, гуманизм постепенно развивается и качественно, и количественно: его принципы наполняются отточенными истинами и приобретают все больше сторонников. Человечество наконец-то, как нам хотят показать, приходит к пониманию смысла своего существования и способам, которые ему положены природой.

Не трудно заметить очевидную взаимосвязь между идеями правового государства и господства права с признанием нравственности следствием человеческой рефлексии, чье содержание формируется «с течением времени». Но какое право мы получим в этом случае? Очень точную характеристику на сей счет давал священномученик Иларион (Троицкий) (1886–1929).