Царство и священство

Например, говорят, что нравственность обращена исключительно к личной совести каждого человека и не носит характера принудительности, в то время как право, напротив, принудительно и всеобще. Но это – слабый довод. Например, нормы международного права не обладают этим признаком, а тем не менее мы не отказываемся признавать эту совокупность норм именно «правом». Если понимать «принудительность» как внешнее воздействие, то нравственные нормы этим признаком также обладают. В частности, сила общественного мнения, нравственное осуждение человека со стороны другого лица зачастую оказываются гораздо эффективнее строгости наказания, предусмотренного писаной нормой закона[564].

Кроме того, разве все

нормы права обладают одинаковой поддержкой со стороны верховной власти, и неужели неисполнение любой нормы всегда влечет обязательное наказание и принуждение? Разве мы не знаем «мертвого права», которое хотя и является действующим с формальных позиций, но на самом деле безразлично государству, а его существование обусловлено не объективными, а субъективными факторами?

IV

Становится очевидным, что при таком подходе обосновать нравственный идеал не удается. Для решения этой задачи, в противоположность гуманизму, следует прийти к совершенно иному выводу: если мы хотим признать нравственное начало способным исполнить роль высшего судии, то оно должно соответствовать двум важным критериям. Во-первых, опираться на реальную, а не воображаемую идею свободы личности, т. е. наше знание о свободе должно быть объективным по своему содержанию. Во-вторых, идеал не может быть категорией формальной или условной, что естественно выводится из первого критерия.

Внеисторичность, надмирность, конкретность и неизменность нравственного начала – признаки, позволяющие применять его ко всем людям и любым общественным союзам во все времена, только в тех случаях возможны, если перед нами живой Абсолют, существо которого покоится в идее свободы. Только в этом случае и идея развития человеческого общества приобретает свой смысл и значение.

Здесь, однако, возникает иная проблема, крайне неожиданная и сложная. Признание нравственности началом конкретным, персонифицированным и абсолютным вполне закономерно приводит к выводу о самодостаточности тех принципов и норм, которые открываются в нем. Абсолют не нуждается в правовом оформлении, поскольку все его элементы представляют собой совокупность конкретных, вневременных, самодостаточных правил, обладающих всеми признаками нормативности (гипотеза, диспозиция, санкция) поведения личности и регулирования самых разнообразных общественных отношений. За пределами нравственного начала остаются такие незначительные, факультативные для свободы личности аспекты, что передача их в компетенцию права никак не может уравнять значение закона с нравственным императивом. Таким образом, обосновав нравственный идеал, мы приходим к обратной проблеме – обоснования права.

Легко впасть в заблуждение и согласиться с той точкой зрения, согласно которой соотношение права и нравственности оформляется в варианты типа: «право есть минимум нравственности» (как известно, эту позицию отстаивал В.С. Соловьев). Нетрудно догадаться, что в этом случае мы последовательно будем вынуждены признать «ненужность» права, отведем ему роль крайне незначительного элемента общественной жизни, само существование которого обусловливается временными, преходящими причинами.

С одной стороны, нравственное начало как абсолютное, конкретное и персонифицированное самодостаточно и в идеале должно быть признано единственным средством, максимально и универсально обеспечивающим свободу личности со стороны всех других людей и даже верховной власти и тем самым упорядочивающим общественное бытие. С другой стороны, мы не можем игнорировать факт существования права наряду с этическими нормами, вне зависимости от того, идет речь о писаном праве или нет. Этот признак практически не знает исключений.

Даже в теократических государствах, где доминирующее значение приобретает норма религиозная, т. е. нравственная, право всегда присутствует в качестве неотъемлемого элемента общежития. Без закона не существовало ни одно государство или государствоподобное образование, включая ветхозаветный Израиль времен Моисея, Иисуса Навина, судей, святых царей Давида и Соломона, когда Завет Бога исполнялся наиболее полно. Более того, не отрицали право Христос и Его апостолы. Например, будучи схваченным во время своей проповеди в Иерусалиме римским начальником, который повелел заковать его в оковы и бичевать плетьми, апостол Павел сказал: «Разве вам позволено бичевать римского гражданина, да и без суда?», т. е. сослался на свое право, положенное ему римским законом[565].