Царство и священство

Христианство признается, но в очень условном виде, как преходящая стадия исторического развития человечества, когда ему на смену приходят иные идеалы. Но, отвергнув христианство, светская наука оказалась лишенной устойчивых критериев поиска. Все становится подверженным сиюминутности и конъюнктуре. Безусловно, такое положение вещей нельзя признать нормальным. Мало того что в стороне остается самый актуальный вопрос политической философии, но и другие категории моментально лишаются своей прочной основы. В частности, не определив существа свободы, мы не сможем точно указать границы деятельности государства, объективные принципы организации общежития, утрачиваем способность оценивать действия людей с нравственных позиций. Такое положение вещей самым негативным образом начинает сказываться на определении личности со всеми вытекающими последствиями. Человек признается мерой всех вещей, но никто не может сказать, что он представляет собой, что есть личность.

Многие солидарны с тем, что человек обладает «правами» большими, чем это закреплено в законе, но утрачивается четкое понимание реестра этих «прав». Вольно или невольно формируется мысль об условности и случайности тех черт, которыми обладает личность: они признаются производными и зависимыми от состояния общественного бытия или социально-политической жизни.

Приведем некоторые примеры. Человек, говорил тот же Б.Н. Чичерин, есть мыслящее, нравственное, духовное существо, способное, в отличие от представителей всего другого тварного, животного мира, своей волей изменять законы своего существования, творить, подчинять себе окружающую природу[580]. С этой точкой зрения был солидарен известный теоретик либерализма и индивидуализма Л. фон Мизес (1881–1973). Животные, считал он, являются рабами своих инстинктов, импульсов, которые главенствуют над их волей. «Для человека все обстоит иначе. Существо, не способное противостоять импульсу, требующему немедленного удовлетворения, – не есть человек. Будучи способным управлять своими инстинктами, эмоциями и импульсами, человек может рационально регулировать собственное поведение»[581]

.

Но констатация факта всемогущества человеческого творчества не дает ответа на главный вопрос: для чего, собственно говоря, все эти качества ему даны? В чем заключается промыслительное значение факта сотворения человека, каково его место в мире? Каков смысл существования личности? Отбросив все эти вопросы как «теологические», «ненаучные», светская наука признает только один вывод: для собственного развития и удовлетворения все возрастающих потребностей человека.

Таким образом, свобода окончательно принимает публичные черты и утрачивает нравственную составляющую. Но при таком положении вещей сама свобода как нравственная категория все больше переходит в область декларируемых явлений, крайне условных по причине своей дискретности. Это обстоятельство приводит к крайне негативным последствиям.

Выше мы указывали, что идея «личных прав» могла обосновать свои притязания только в том случае, если любой свой вид она непосредственно и напрямую выводит из свободы личности. Утрата к ней интереса неизбежно приводит к тому, что вопрос о существе свободы начинает подменяться вопросом о ее проявлениях, что, впрочем, весьма характерно для склонного к материализации действительности (в том числе и духовной действительности) светского мышления.

Нам как бы говорят: бессмысленно рассуждать о существе свободы (после отрицания христианских догматов все выводы действительно утрачивают свою объективность, добавим мы), только ее внешние проявления

позволяют достоверно определить, что она представляет собой на самом деле. Проявления свободы исторически различны, значит, свобода также представляет собой историческую категорию, ее существо не неизменно, как думалось ранее, но, напротив, подвержено воздействию объективных факторов. Достаточно проследить, как с течением времени менялись запросы (а они и есть объективные проявления свободы) человека, определить, насколько они представляются разумными, значимыми или опасными в тех или иных условиях, посягают на индивидуальную свободу любой другой личности, чтобы установить, какие из них обязаны удовлетворяться и подлежать защите, а какие – нет.

Дело общества – оценить их и установить, какие из них должны быть отнесены к категории «личных прав». Законодательное закрепление «прав» приводит к новой правоспособности и появлению новых субъективных прав личности. Здесь-то и лежат все ответы на проблемы свободы и «личных прав». Стоит только что-то упустить, как индивидуальная свобода, ищущая своей реализации в конкретной сфере общественного бытия, начнет подминать «себе подобных» либо натолкнется на границы столетней давности закона, не учитывающего новые веяния и потребности личности.

V