Царство и священство

Но, с другой стороны, автономная мораль, признаваемая краеугольным камнем всего общественного здания, приводит к состоянию жесточайшей анархии. «Автономность морали, – справедливо отмечал Л.А. Тихомиров, – подрывает силу закона. Правила закона, для того чтобы быть убедительными, должны сообразоваться с правилами нравственности. Иначе закон становится в глазах общества актом произвола и фантазии. Его исполнение будет поддерживаться только силой, то есть, значит, в большинстве случаев закон совсем не будет исполняться. Для того чтобы быть сильным, закон должен совпадать с голосом морали. Но с какой же «официальной» моралью сообразовать его, если автономность морали будет порождать в обществе самые различные системы кружковой и даже единоличной морали?»[583]

Да, каждый вправе сам определять, во что он верует и что считает нравственным, а что – нет. Если нравственность не обладает абсолютным значением, а ее содержание представляет собой следствие влияния социальной среды, времени и «прогресса», какой критерий можно полагать при определении того круга «свобод», какие мы желаем законодательно закрепить? Безусловно, человек – настолько могущественное существо, что своим творчеством может изменить лик Земли, создать нечто принципиально новое (например, искусственный разум). Но всегда ли его «творчество» может быть оценено положительно с точки зрения нравственности? Может быть, был прав известный русский мыслитель Б.П. Вышеславцев (1877–1954), когда утверждал, что «субъективное право всегда заключает в себе свободу произвола, свободу греха или заслуги, свободу раздать имущество нищим, или прокутить, или «хранить в подвале»?[584] Кто отделит здесь свободу от греха, добро от зла? Позволительно ли ученому во имя спасения других и для развития науки проводить опыты на живых людях, умерщвлять их? А если нельзя, то почему?

Разрешить конфликт интересов индивидуального и коллективного уже в сфере нравственного идеала становится возможным для светского сознания путем рационализации

нравственности: нравственно то, что разумно, и ничто иное. Но и здесь следует существенная оговорка, если это не нарушает «права» третьих лиц, не подрывает общественные устои. Разумным же может быть только то, что признается коллективом (целым, общей волей), разрешается им. Нравственно то, что в правильно организованном обществе признается таковым, не нарушая основных принципов его устройства. Нравственность представляет собой сферу свободы, хотя уже и личной, а не публичной. Индивидуальная нравственность требует своей защиты, т. е. стать правом, разрешенной обществом мерой поведения. Наименее болезненно для индивида эта метаморфоза переносима лишь в демократии, где все равны и где присутствуют необходимые основания для защиты каждым индивидом «своей» нравственности.

Как следствие, во-первых, никакая автономная нравственность не может быть выше нравственности, сформированной в условиях демократии. А, во-вторых, демократические права и есть «права личности», поскольку через политические права реализуются и субъективно нравственные: они также входят в состав «личных прав». Свобода возможна лишь там, где есть народовластие, и отсутствует там, где их нет. Иными словами, сам факт наличия демократических принципов организации общества неизбежно должен привести к свободе

[585].

Конечно, и в демократических режимах возможны перекосы в части преобладания коллективной воли над индивидуальной, но это, как уверяют, перекосы, искажения единственно верных

принципов, обусловленные самыми различными причинами. Сама же демократия, как заявляется ее апологетами, свята и есть квинтэссенция свободы.

Однако примат коллективного, всегда присутствующий в демократии, но скрывающийся в тени индивидуализма, приводит к тому печальному результату, что и нравственность начинает зависеть от общественных настроений. Вернее сказать, содержание нравственности полностью зависит от общественного понимания добра и зла, она становится общественной, исторической и условной. В результате именно общественная мораль прочно занимает главенствующие позиции, подчиняя себе как негативные проявления индивидуальной свободы, так и положительные. Как личность представляет собой лицо, наделенное «правами», так и единственно нравственным есть то, что напрямую связано с демократической идеей, порождено ею.

Дело дошло до того, что во имя демократических принципов некоторые современные конституции ограничивают «личные права» граждан или лишают их носителей защиты со стороны закона. Оценивая подобное положение вещей, современный американский исследователь М. Уолцер не считает, что подобные ограничения есть проявление нетерпимости к чужим убеждениям, но, скорее, благоразумие[586].