Царство и священство

Во многих местах Священного Писания вообще трудно понять, идет речь о нравственном требовании или конкретном законе: «Кто соблюдает весь закон и согрешит в одном чем-нибудь, тот становится виновным во всем. Ибо Тот же, Кто сказал: не прелюбодействуй, сказал и: не убей; посему, если ты не прелюбодействуешь, но убьешь, то ты также преступник закона. Так говорите и так поступайте, как имеющие быть судимы по закону свободы» (Иак. 2: 10–12). «Мудрый муж не возненавидит закона, а притворно держащий его – как корабль в бурю. Разумный человек верит закону, и закон для него верен» (Сир. 33: 2).

Оба эти орудия Божественного покровительства человека охватывают всю его жизнь без исключений и проистекают из его совести, из сознания должного и потому зачастую неразличимы друг от друга ни по предмету, ни по своему происхождению. С одной стороны, нравственность касается не только внутренней жизни человека и не только личных отношений между людьми, но в принципе – всех отношений между людьми вообще. С другой – закон в качестве «должного» начала также касается не автоматического

внешнего поведения, а апеллирует к воле человека[741].

Не удивительно, что изначально слово «закон», «тора» означали не веление верховной власти в привычном для нас сегодня смысле, а «наставление», «руководство к жизни». Святость, замечает один автор, никогда не была для израильтян всего лишь обрядом или частью религии. Святость – это способ бытия, способ быть с Богом в заветных отношениях, стать подобным Ему в нравственной жизни, остаться Божьим народом среди язычников – обрядово, нравственно, социально, символически и физически. В этом и заключается главная цель законов в Книге Левит и других книгах Ветхого Завета[742].

Поэтому одновременно существуют и правила Завета с Богом, и законы уголовные, семейные, гражданские, и законы культовые, символические и «сострадательные». Например, устанавливающие религиозный календарь, права рабов и благочестивых инородцев, порядок поставления священников, свершение обрядов, очищения, стрижки и формы бород и т. п. Но все они являются не нравственными заповедями, а именно законами

[743].

Хотя по своей природе закон и завет любви – плоды одного дерева, в дальнейшем различие между ними стало проявляться все очевиднее. Чем более человек отходил от Бога, забывал Его, тем более затемнялся в нем нравственный идеал любви. Согласие с волей Бога стало отныне проявляться в исповедании греха. Уже не любовь, как непосредственное состояние человека, а закон

становится главным регулятором личной и общественной жизни.

«Для чего же закон? Он дан после по причине преступлений» (Гал. 3: 19), – прямо пишет апостол. Эта мысль становится предельно понятной, если мы учтем следующее обстоятельство – охраняемый Богом мир не является истинным: порядок, в котором присутствует смерть, остается порядком катастрофическим, конечным, предопределенным к гибели от саморазрушения[744].

Да, как внешнее повеление, направленное к человеку и стремящееся оградить его волю от дурных поступков, запрещающее их и наказывающее за совершение, закон является формой борьбы с несовершенством мира и падшего человека. «Законом познается грех» (Рим. 3: 20). Но ограниченность закона заключается в том, что, выполняя его из-за угрозы наказания, человек сам признает себя рабом греха вместо того, чтобы через благодатную жизнь очиститься от него, вернуть себе утраченное «право первородства»[745]

.

В этой связи становятся понятными слова апостола Павла, что сам по себе закон не позволяет человеку стать совершенным нравственным существом. Он – следствие человеческого несовершенства; и в этом заключается его немощь. Закон лишь обличает преступника и осуждает его, но не дает силы, чтобы загладить содеянные беззакония (Рим. 8: 3; 9: 32).

Закон, которым руководствуется человек, со всей очевидностью свидетельствует о том, что все добрые дела, которые тот сделал, он и так обязан был совершить и, следовательно, никакой его личной заслуги в этом нет. Напротив, любое правонарушение с такой же железной настойчивостью показывает, что человек не имел в себе доброго намерения и, стало быть, является преступником. Беззаконие есть грех – потому, что вне Бога человек уже не в силах противостоять страстям своей телесной плоти (1 Ин. 3: 4).

Заключение

Было бы наивным полагать, будто основные тезисы, изложенные в данной статье, представляют собой нечто совершенно новое, ранее неведомое; конечно же, нет. То, что право имеет своим источником Бога, что закон Божественен по своей природе, знали не только христианские цивилизации Европы, но и многие языческие народы, сохранившие в своей душе закон совести. Не только философы-платонисты, но и средневековые правоведы не сомневались в этих истинах. Потребовалось сделать очень многое для того, чтобы простые и ясные заповеди, спасающие человека и позволяющие жить в более или менее справедливом обществе, были стерты из памяти уже наших современников.