Царство и священство

Падший человек, сохранивший в себе черты Божественного творения, способен по своей слепой гордыни исказить все: и абсолютный нравственный идеал, который он заменяет человеческой моралью, и закон, который превращается в способ самоутверждения. В фарисейских формах внешнего благочестия, которые беспощадно изобличал Спаситель и которые столь характерны для нашего времени, закон перестает быть оружием правды и превращается в способ освобождения виновного лица от ответственности, в чудовище, Левиафана.

Он искажает нравственное начало, лежащее в его основе, или вообще исторгает его из себя. Так тьма, не в силах вынести свет, либо пытается поглотить его, либо избежать. Апостол Павел говорит: «Закон пришел после, и таким образом умножилось преступление» (Рим. 5: 20). Почему? Да потому, что «искали не в вере, а в делах закона» (Рим. 9: 32).

В этой связи как никогда актуальным является вспомнить старую истину, что «оправдать свою жизнь может только сам человек, и оправдать ее он может не иначе, как только неуклонным выполнением религиозно-нравственного закона»[746]

.

2016 г.

Идея права в Византии

Я исхожу из той идеи, что каждое изложение истории права должно удовлетворять обоим понятиям – и права, и истории. Конечно же, это в высшей степени элементарное положение, которое, скажут, никогда не упускал из виду ни один историк права. Но в скольких изложениях истории римского права обнаруживается прямо противоположное, сколько из них не содержит в действительности ни истории, ни истории права, а только соединение материала по истории права, распределенного по времени и по содержанию, инвентарь истории римского права. Самые простые истины, как известно, нередко забываются или не применяются. И эта старая истина оказалась верной и здесь.

Иеринг Рудольф фон. Дух римского права[747]

I

По-видимому, разговор о византийской идее права или о том, как в Византии понимали право, и что оно значило для византийцев, не лишен смысла. Конечно, для многих исследователей выражение «византийская философия права» едва ли не автоматически перефразируется в «христианскую философию права». Но, с другой стороны, совершенно бесспорно, что западноевропейское правосознание далеко отстоит от византийского. Для германцев, давших начало всем без исключения западным политическим союзам, доминирующим в праве все же являлось начало индивидуальной свободы. Иными словами, «будь лицом и уважай других в качестве лиц»[748]

. И потому приходится доказывать, что византийская идея права, которая постыдилась бы столь узкого толкования, не лишена как минимум самостоятельного значения и, более того, на порядок превосходит по своей глубине и многогранности западноевропейские «стандарты».

Впрочем, наши рассуждения о византийской идее права следует начать с важной оговорки. Объективно говоря, термин «византийское право» является не вполне корректным, хотя мы и будем его применять в дальнейшем – так, пожалуй, привычнее для читателя. И дело даже не в том, что такого государства, как «Византия», никогда не существовало, и оно до последнего дня своего существования гордо именовало себя Священной Римской империей. А в том, что Римское (Византийское) государство начинало свое существование с создания удивительного и беспрецедентного феномена – римского права, и с ним оно закончило свои дни.

То обстоятельство, что в западной науке давно уже стало правилом хорошего тона говорить о римском праве только в контексте его рецепции германскими народами и забывать о том, что оно жило своей жизнью и развивалось в течение тысячелетия, с IV по XV век, на Востоке, не должно нас останавливать. Наука так же бывает политизированной и субъективной, как и любая иная сфера человеческой деятельности.