Царство и священство

«Все древние на земле народы, – писал он, – жили раздельно, и весь род человеческий делился на епархии, народоначалия, местоначалия, тирании и многоначалия, от этого противоборства и войны не прерывались, без опустошения полей и порабощения городов никогда не обходилось. И ты не погрешишь, если причиной этого признаешь многобожие. Но после того, как спасительный организм, – само пресвятое Тело Христово, с того времени, как всем начали проповедовать единого Бога, для всех расцвело и одно Римское царство, и от века неутомимая и непримиримая вражда между людьми мгновенно угасла. Когда же всем людям преподано было познание единого Бога и показан один образ благочестия – спасительное учение Христово; когда же в одном царстве, в одно и то же время находящемся под владычеством одного Римского правителя, все начало наслаждаться глубоким миром, тогда вдруг, как бы по мановению единого Бога, произросли для людей две отрасли добра: Римское царство и учение благочестия»[773].

Таким образом, до Христа люди жили разрозненно, и отсюда – все беды и войны. После пришествия Спасителя все изменилось – как чудо, возникла Кафолическая Церковь и Вселенская империя, Римское царство, детище Христа. Как следствие, в глазах древних христиан Римская империя и римское право получили Божье благословение, хотя для удостоверения в этом пришлось пережить множество сомнений. Если христианин ждет Царствия Небесного как высшей награды за веру, то зачем ему Римская империя. Если есть заповеди Христа, к чему римское право?

Действительно, в первое время нередко случалось, что отдельные христианские общины, ожидающие с минуты на минуту второго пришествия Христа, вообще переставали обращать внимание на свое земное существование. Однако время шло, живой человеческий инстинкт и осознание новорожденной христианской Церковью целей и задач своего земного бытия устранили вполне объяснимые заблуждения первых последователей Христа. А вселенский подвиг императора св. Константина Великого

(306–337) показал всем величайшую роль государственности в деле устроения Кафолической Церкви и обеспечения единства веры.

Вообще, следует заметить, иногда возникает ощущение, что Господь попустил ереси в первые века существования христианской Римской империи не только для того, чтобы объявились искуснейшие, но и для того, чтобы пелена незнания истинной роли православного государства спала с глаз верующих, нередко подверженных приступам эсхатологии. Тогда-то и появилось толкование на известный стих из 2-го Послания апостола Павла к фессалоникийцам (2 Фес: 7). Апостол сказал: «Тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий», и под «удерживающим» стали понимать Римское государство, не допускающее врагу Бога погубить Его Церковь.

Раз государственность необходима, то, следовательно, и римское право должно обеспечивать торжество христианства на земле. В первую очередь, как прямой защитник, закрепляя в законе истинное вероисповедание и запрещая ереси. И, во-вторых, как носитель высочайшего христианского нравственного идеала.

Казалось бы, теперь уже все ясно и понятно. Между тем и этот тезис далеко не так прост в доказывании. В свое время, отвечая на вопрос о значении закона, апостол Павел, будто предугадывая грядущие сомнения своих братьев по вере, писал, что завет о Христе, появившийся после закона, не отменяет его. Закон божественен, поскольку его даровал Бог Аврааму по обетованию, он «преподан через Ангелов». «Итак, – продолжает Апостол, – закон противен обетованиям Божиим? Никак! Ибо если бы дан был закон, могущий животворить, то подлинно праведность была бы от закона; но Писание всех заключило под грехом, дабы обетование верующим было по вере в Иисуса Христа» (Гал. 3: 17–21).

Тот факт, что Апостол говорит о законе Израиля, а не о «чистом» законодательном акте в духе римского права, не должно нас смущать. Закон Израиля содержал в себе не только религиозное учение древних евреев, но являлся публичным нормативным актом, настоящим государственным законом.

Как это характерно для Священного Писания, приведенный отрывок содержит в себе ответ и во времени и вне времени. «Во времени» означает, что Апостол вовсе не отрицает значения государственного закона, но определяет его немощь – закон не рождает праведности. Однако защищает ее от греха – об этом говорится в другом послании апостола Павла. «Закон добр, если кто закон употребляет его, зная, что закон положен не для праведника, но для беззаконных и непокоривых, нечестивых и грешников, развратных и оскверненных, для оскорбителей отца и матери, для человекоубийц, для блудников, мужеложников, человекохищников, клеветников, скотоложников, лжецов, клятвопреступников и для всего, что противно здравому учению» (1 Тим. 1: 8–10).