Царство и священство

Католиков эти противоречия не пугают, поскольку, как указывалось выше, по их учению (пусть и весьма сомнительному в части истинности), Римский папа способен не просто восполнять образовавшиеся канонические лакуны, но и корректировать сами нормы jus divinum. Нет проблем и для протестантов, поскольку для них само понятие jus divinum – искусственное образование. Но для Восточно-православной церкви, доктринально не допускающей вторжение священноначалия в

jus divinum и его корректировку, эти вопросы остаются актуальными и открытыми.

III

Здесь самое место и время коснуться интересной идеи, принадлежащей протопресвитеру Николаю Афанасьеву (1893–1966). Именно он горячо доказывал, что совершенно неправомерно позитивное содержание канонов представлять чем-то абсолютно самодостаточным, формально застывшим и т. п. В действительности эти качества присущи только догматической основе

канонического права; именно она является неприкасаемой сердцевиной канона. Все остальное подвержено влиянию времени, как и в светском законотворческом процессе.

Отсюда следует вывод о том, что сами по себе каноны не устанавливают основной порядок церковной жизни – он дан в догмате. Каноны – это своего рода правовая интерпретация догмата в конкретный момент времени. «Исторические формы Церкви подвижны и изменяемы, так как воплощают в определенных исторических условиях существо Церкви. Канонические постановления следуют за историческими формами, они изменяются, поскольку церковная жизнь претерпевает изменения. Если бы исторические условия жизни Церкви оставались всегда себе самим равными, то и каноны не испытывали бы никаких изменений. Как богооткровенные истины, они непреложны, но не абсолютно, а относительно – только лишь для своей эпохи. Различие между догматами и канонами, – подытоживал Афанасьев, – лежит не в источнике их происхождения, а в том, что первые суть абсолютно истинны, а вторые – приложение этих истин к историческому бытию Церкви; они

временны, но в своей временности выражают вечное, и старое правило продолжает отражать истину уже ушедшей эпохи»[811].

Согласимся, здесь есть над чем подумать. Закрепляя одну практику и корректируя ее, Церковь никогда не придавала канонам значения правового фетиша. И поэтому нас не должно удивлять, что нередко отцы Соборов и Учители Церкви без каких-либо оговорок, как будто более раннего правила и не существовало вовсе, принимали каноны, противоречащие им, изменяющие или дополняющие. Впрочем, нередки были и ситуации, когда они не соглашались с ними; нередко случалось так, что другие правила были им просто неизвестны. Отсюда напрашивается логичный вывод, что «установления канонического порядка имеют только практический

, но не догматический характер»[812].

Нельзя не согласиться и с тем, что исторические формы церковной жизни обусловлены содержанием догматического учения[813] – это бесспорно. И не случайно еще в древности еретические сообщества имели качественно иную структуру и организацию церковной жизни, чем Кафолическая Церковь, разрозненные (тогда) общины которой, даже не имея постоянной связи и не поддерживаемые единой централизованной властью, пришли к одному и тому же устройству и сходной литургической и канонической практике.

Обратимся к наиважнейшему для христианства Халкидонскому оросу, и мы обнаружим, что в нем скрыта вся социальная философия Церкви, если можно так выразиться. Из двуприродности Христа напрямую вытекает отношение человека к публичной власти, его понимание этого сакрального союза и мотивация жизненного поведения. Если, как в арианстве, отрицается божество Христа, то Церковь утрачивает свои божественные черты, постепенно низводясь до земной организации. Если же на пример монофизитов отрицается Его человеческая природа, окружающий социальный мир начинает выступать в виде пустой фикции. Разумеется, в этом случае практика «симфонических» отношений с государством, к которым мы привыкли, совершенно невозможна. Характерно, что после Халкидона монофизиты презрительно называли ортодоксов «мелкитами», т. е. «царскими».

Устройство протестантских церквей, принципиально не допускающих их соединение в единое целое, отрицающих рукоположение священства как таинство, не признающих благодати хиротонии, никак не совпадает с организацией Кафолической Церкви. Хотя внешне имеет некоторые сходные черты, и протестанты применяют те же наименования священнических чинов, какие издавна существовали в Кафолической Церкви. Организация Англиканской церкви также заметно отличается от привычных образцов. Особенно, когда речь заходит о межцерковном общении и высших органах церковной власти[814].