Царство и священство

Разумеется, было бы антиисторично как минимум опровергать тот факт, что священноначалие в лице епископата в течение многих веков составляло тот орган соборной мысли Кафолической Церкви, через который она провозглашала истину. Или пыталась претендовать на это. Сказанное вовсе не означает, будто епископат обладает абсолютным непогрешимым авторитетом, и это его прерогатива, на которую никто посягнуть не может. Надо сказать, что данное учение, вкравшееся в церковное сознание и незаслуженно занявшее в нем первенствующее место, приводит к рецидиву папизма, причем самой худшей редакции – папизма коллективного. «А отсюда один шаг до Ватиканского заключения о том, что епископу, в силу особого дара возвещать церковную истину, принадлежит непогрешимость

ex cathedra»[825].

Мы знаем немало Соборов, которые не только не были впоследствии признаны Церковью, но и напрямую объявлены ею еретическими – «Разбойный собор», иконоборческий Собор 754 г. и т. д. Любое определение церковной власти еще должно найти свое подтверждение в общецерковном сознании, должно быть засвидетельствовано всей Кафолической Церковью как истинное. Справедливо отмечая, что духовная иерархия, священноначалие играет первостепенную и даже исключительную роль в формировании божественных правил, нередко почему-то забывают сказать о том, что и политическая христианская

власть вовсе не ограничивается формальным признанием действующих церковных канонов, но и сама активно создает их, не оглядываясь на то, что своими действиями ломает чьи-то устоявшиеся мнения или даже теории.

Напрасно некоторые авторы полагают, будто признание государством канонических актов лишь расширяет сферу их действия, и, даже не признанные верховной властью, они все равно являются правом, т. к. применяются внутри церковного сообщества

[826]. Следуя данной логике, все остальные социальные «внутренние» нормы, регулирующие жизнь отдельной организации людей (например, воровской «закон»), пусть и не признанные государством, также следует именовать правом, что едва ли обоснованно.

Каноны – это правила Церкви, но не законы государства и уже потому не право. В противном случае их отождествление автоматически привело бы к образованию двух конкурирующих правовых систем – церковной и государственной. И, как следствие, к появлению двух конкурирующих властных центров – духовной иерархии и политической, одна из которых рано или поздно должна была уступить первенство другой.

Однако до придания римской политической властью Кафолической Церкви легитимных черт разрешенной религиозной организации этого не могло случиться по определению. Не произошло и позднее, поскольку, как обоснованно полагали современники той древней эпохи, государство не упраздняется Церковью, но воцерковившись, начинает жить по закону Евангелия. Христианская верховная власть создает условия для того, чтобы общество политическое стало обществом церковным. И эта деятельность носит далеко не пассивный характер.

Лишь позднее, когда помимо Кафолической Церкви стали образовываться альтернативные организации христиан, принявших именование «Церковь» (Несторианская, Сиро-якобитская и другие монофизитские церкви), зародилась (или заново реанимировалась) идея, что Церковь и государство могут не совпадать между собой. Что природы обоих союзов различны, а потому государство никогда не станет Церковью, а Церковь – государством. Но во времена св. Юстиниана Великого и его преемников на это смотрели кардинально иначе. Тогда никому и в голову не могло прийти отделить два союза друг от друга. Вопрос вставал лишь о характере взаимоотношения власти внутри этой «симфоничной» Церкви-Империи, и впервые системно на него ответил император св. Юстиниан Великий, и его понимание организации власти было воспринято византийским сознанием практически без купюр на оставшееся тысячелетие существования этого государства.

Конечно же, наличие в Церкви собственной иерархии вовсе не отменяет власть императора и органов государственного управления; а канон не упраздняет закон. В противном случае прежнее римское законодательство языческих времен просто сразу перестало бы действовать, чего на самом деле не случилось. Римский закон всегда оставался законом, а не каноном даже после того, как испытал на себе решающее влияние христианских начал. Неудивительно, что в юридических памятниках эпохи Вселенских Соборов мы вообще не найдем выражения «каноническое право». Восточная церковь изначально различала канон и государственный закон и не считала каноны правом[827].