Царство и священство

Благодаря Грациану (умер в 1150 г.) и его труду «Decretum Gratiani», написанному в 1140 г., а также его преемникам, бесформенная, разрозненная совокупность всевозможных правовых актов была кодифицирована и сведена в систему. Так родилось каноническое право, «corpus juris canonici»

. Канонические акты различного достоинства ввели в систему, списанную с римского права, и нормотворческий процесс, ранее едва заметный, развился до чрезвычайности. Всего за столетие были приняты сотни канонов, а в 1234 г. появился первый официальный свод канонов и декреталий, ставший основным законом Римо-католической церкви вплоть до 1917 г.[845]

С другой стороны, масса актов императоров и королей Запада изобилует ссылками на Священное Писание как источник заложенной в них правовой идеи или даже как прямую норму права, взятую в качестве аналога. Иначе и быть не могло, поскольку государи считали себя в первую очередь защитниками Церкви и ортодоксальной веры, а кроме того, только и исключительно этика Священного Писании могла служить руководящим нравственным ориентиром в законодательной деятельности.

Но и позднее, на пике своего могущества, папство имело серьезных противников на идеологическом поприще, категорически не желавших признавать акты понтификов правом или законом. Одним из них был, как известно, Марсилий Падуанский (1270–1343). И хотя его аргументы не лишены пристрастности, обратим внимание на излагаемые в них исторические факты, которые представляются безусловными.

Ранее свои постановления, писал Марсилий, епископы Рима не осмеливались называть законами, они называли их «декреталиями», «каноническими правилами». Однако папские акты меркли перед определениями Вселенских Соборов, созываемых императорами, которые же их акты и утверждали своими властными указами, заставляя и священников, и мирян соблюдать их. «Тогда ни епископ Рима, ни какой другой епископ не возражали против законодателя, не требовали (для себя. – А.В.) быть вне подчинения законам и указам правителей; напротив, они настойчиво убеждали правителей утверждать такие законы». В течение долгого времени священники жили по государственным законам и указам правителей, и Римские папы прекрасно понимали, что сами зависят от них. Но постепенно и тайком «совершая в общественном порядке чудовищные вещи против мирского и Божьего законов», епископы Рима заявили, что законодательная власть в Церкви и государстве принадлежит только им[846]. Как несложно убедиться, Марсилий вполне объективно и кратко изложил тенденцию формирования папского

канонического законодательства в пику прежним практикам.

Даже позднее, уже когда на Западе каноническое право выделилось в самостоятельную отрасль, правоведы были все еще убеждены в двойственной природе его правил. «Эта наука является некоей смесью, частично черпая из теологии (постольку-поскольку она обращена к цели вечного блаженства), а частично имеет гражданский характер (постольку, поскольку трактует о временных вещах, без которых в повседневности не может быть духовного». Подытоживая, нельзя не согласиться с утверждением, что каноническое право сложилось благодаря тому, что оно впитало в себя римское право. А право государственное выросло на принципах естественно-божественного права[847].

VII

Итак, едва ли государственное вмешательство в законотворческую деятельность Церкви можно игнорировать или недооценивать. Разумеется, мы говорим лишь о периодах, когда государство являлось христианским

и власть считала себя не только связанной словом Евангелия, но и прямым защитником Церкви. Как следствие, противостояние между jus humanum и jus divinum утрачивается или становится ничтожным. Вообще, следует сказать, что область пересечения этих двух видов прав довольно разнообразна: в некоторых случаях каноническое право у́же церковного, в других церковное право уступает каноническому по сфере своего применения. В частности, в каноническом праве присутствует множество актов, не вытекающих из существа Церкви и сферы ее деятельности. Напротив, в церковно-государственном праве также присутствуют нормы, принятые не священноначалием, а политической власть, но напрямую касающихся Церкви. И не удивительно, что нередко специалисты просто считают их терминами-синонимами[848].

Так органично сливаются божественное и земное. Так образуется основа для сосуществования Церкви и государства, общества религиозного и общества политического, закона государственного и церковного канона. Церковь признает государство, как Богом установленный социальный порядок, основанный на идее справедливости, и может существовать лишь в государстве. Но именно вследствие этой причины она вправе требовать признания за ней государством своего права; ни о каком осознанном обособлении от государства (даже богоборческого) речь не идет[849].