Царство и священство

С другой стороны, мы видим множество патриарших или соборных актов, касающихся этих же вопросов, в частности, брачных отношений. Так, 11-е правило Анкирского собора обязывает возвращать похищенных дев обрученным с ними мужчинам, даже если бы похититель лишил их девственности и насиловал. А в «Эпанагоге», авторство которой принадлежит патриарху св. Фотию (858–867; 877–886), содержится целый раздел, посвященный царям. В нем определяется его сакральный статус («царь есть законное начальство, общее благо всех подданных»), главные обязанности («забота царя – наличные силы охранять и утверждать, потерянные – мудростью и справедливыми средствами приобретать»), цель деятельности («благодетельствовать»), и, наконец, главное требование к нему («царь должен отличаться православием и благочестием и прославляться ревностью к Богу»).

Решая вопросы покаянной дисциплины, Отцы и Учители Церкви нередко напрямую касались вопросов иных правовых отраслей. Так, некоторые правила св. Василия Великого (память 1 января) и св. Григория Нисского (память 10 января) вторгаются в сферу уголовного права. В частности, в 8-м правиле св. Василия Великого содержатся описания признаков умышленного и неумышленного убийства. Он же определил в 43-м правиле, что «нанесший ближнему смертный удар, есть убийца, он ли первый нанес удар или отмщал». А 2-е и 33-е правила св. Василия Великого конкретизируют вопрос о том, при каких обстоятельствах можно считать умышленной убийцей мать, бросившей рожденный ею плод в дороге.

Но еще более «юридическим» языком написано 5-е правило св. Григория Нисского. «Вольное убийство есть то, – писал святитель, – на которое с намерением дерзнул решившийся на сие самое злодеяние, да совершит оное. Во-вторых, и то полагается между вольными убийствами, когда кто в сопротивоборстве бия и будучи бием, наносит удар рукою в некое опасное место. Невольные же убийства имеют известные признаки, когда кто, имея в намерении нечто другое, случайно учинит тяжкое зло». Для любого юриста это классический пример описания превышения пределов необходимой самообороны и неумышленного убийства.

А такая сложная и тонкая степень юридического бытия, как родство и его степени, имеющая непосредственное отношение к решению очень многих вопросов (от заключения брака, наследования и до возможности выступать в качестве восприемников), регулировалась и царскими законами, и патриаршими актами. Например, новеллы императоров св. Юстиниана Великого, Льва VI Мудрого, Мануила I Комнина, акт патриарха Сисиния II (996–998) от 997 г., запретивший браки между братьями, с одной стороны, и двоюродными сестрами, с другой[852]. Или акт Константинопольского синода от 1097 г. при патриархе Николае III Грамматике

(1084–1111), запретивший женитьбу лицам до 7 степени родства.

Идеологию той политики, которая различала церковные каноны и императорские законы в эпоху «симфонии» наиболее полно раскрывают события, связанные с Трулльским Собором 691–692 гг. Его устроитель и вдохновитель император Юстиниан II Ринотмет (685–695; 705–711) нисколько не собирался отказываться от тех прерогатив в делах церковного управления, какие Церковь признавала за его предшественниками. Однако в ту эпоху три патриархата – Иерусалимский, Антиохийский и Александрийский были оккупированы арабами. А следовательно, власть Византийского императора и его законы на эти территории не распространялись, что вступало в диссонанс с убеждением современников о вселенском характере императорских законов. А потому было решено, что в условиях конкретных ситуаций «времени и места» удобнее

формулировать некоторые правовые решения в форме соборных канонов, на которые никакие политические ограничения не распространялись[853].

Зато во времена гонений на христиан (как до Миланского эдикта 313 г., так и в Новейшее время) каноническое право всегда ограничено по сфере своего применения церковными общинами. Рождение канонических правил, установление и применение санкций за их нарушение и т. п. – все эти процедуры выпадают из поля зрения законодателя. Когда государство выделяет себя из Церкви, для него каноническое право перестает быть

правом, вообще выпадает из правовой системы. Оно более «не право».

Казалось бы, что здесь удивительного?! Всякая эпоха знает свои акты «мертвого права» – законы, формально не отмененные, однако не применяющиеся в действительности. Очевидно, однако, что в данном случае речь идет о других явлениях, поскольку каноническое право отнюдь не «мертво». В это же время оно по-прежнему применяется в Церкви, сохраняет способность регулировать жизнь и богослужебную практику каждой и любой христианской общины и является обязательным для всех христиан[854].

Кроме того, пусть даже теоретически, но всегда сохраняется возможность реставрации «симфонических» отношений, когда канонические правила вновь будут признаны государством обязательными для исполнения, т. е. вернутся в разряд правовых актов.