Царство и священство

Святая святых Византии – идея императорской власти, также не обошлась без новых веяний. Пожалуй, в наиболее «языческом» виде ее излагал видный мыслитель-гуманист Георгий Гемист Плифон (1360–1452), который не только искренне полагал христианство учением «второго сорта» после Платона, но слыл также яростным националистом. Являясь участником Ферраро-Флорентийского собора 1438–3149 гг., он категорично отвергал латинские редакции догматов исключительно по причине того, что они «негреческие». А его мысль о принципиальной возможности и правомочности социальных преобразований сама по себе объективно означала отрицание всей теократической системы государственной власти в Византии. Он же, копируя своего кумира Платона (429–347 до Р.Х.), предлагал отказаться от идеи Империи и создать небольшую национальную греческую автаркию, замкнутую ото всего мира. Кроме того, нарисованный им образ императорской власти дисперсируется на множество личных черт, что приводит к ослаблению иератического характера царской идеи[971].

Следует помнить, что по старинной традиции многие государственные должности занимались интеллектуалами. Поэтому византийское просвещение становилось весьма действенным орудием практической

церковной и государственной политики[972].

II

В Церкви, как мы знаем, нет ничего лишнего, искусственного, «на всякий случай» или противоречащего друг другу – истина не разделяется в себе. Халкидонский догмат о двух природах в Иисусе Христе, неслиянных и нераздельных – Божественной и человеческой, отражает и природу социального мира, если мы говорим о Церкви. Находясь в миру, Церковь не сливается с ним – иначе она перестала бы быть Церковью. Но и не отделяется от него – иначе и в этом случае она превратилась бы в секту «избранных». Она живет в миру, преображая

его.

Церкви, как обществу верующих, вовсе не безразлично, как строится политическое тело, в котором она пребывает, какова форма правления и т. п. И дело заключается не только в том, что при определенных режимах, формах правления и политических устройствах она с высокой вероятностью может стать гонимой. А в том, что политические институты могут либо носить на себе образ Царя Небесного и Его Царства, либо копировать прибежище диавола. «Сущность религии в том, – справедливо писал В.С. Соловьев, – что ее истина не отвлеченно-теоретическая, а утверждается как норма действительности, как закон жизни. Если я в самом деле верю, например в троичность Божества, то я должен понимать и принимать ее нравственный жизненный смысл»[973]

.

Именно так! Истина открывает себя не для отвлеченного любования ею человеком, а для устроения жизни человеческого общества на основе конкретной религиозной нравственности. Было бы нелепо полагать, будто социальный строй мусульманских обществ – явление случайное. Равно как и особенности политико-правовой организации христианских государств.

В этой связи имперская форма государства, копирующая Кафолическую Церковь, является оптимальной для обеспечения единства человеческого рода. По крайней мере, всех христиан. В условиях единой Византийской империи, включавшей в свои границы все церковные общества Вселенной, при всех ссорах и спорах между великими кафедрами, Кафолическая Церковь блистала как никогда ранее или позднее. Каждый византиец, «ромей», чувствовал себя не только гражданином единого вселенского государства, но и членом единой Вселенской Церкви – от берегов Шотландии до Палестины и от Вислы до Нила.

Сегодня нам предоставляется, увы, не вполне счастливая возможность увидеть, к чему привела тенденция развала христианских империй. Да, существует определенное количество национальных христианских государств. Но многие из них не совсем дружны друг с другом, другие откровенно враждебны. И национальные Церкви, копируя политику своих государств, легко разрывают «братское общение» при продолжающихся формальных и ни к чему не обязывающих словопрениях о "братской любви».

Для имперской формы враждебна любая национальная идея. Особенно этот тезис оправдан для Византии, где еще задолго до принятия христианства национальный критерий был забыт, сменившись универсальным политическим понятием «римский гражданин». Гражданином Рима был грек, галл, иудей, природный латинянин, германец, бритт, англ, сакс, шотландец, сириец, армянин, гот, вандал, герул, араб, египтянин и т. д. Замечательно, что именно имперская форма является подлинной основой религиозной толерантности, которую так силятся защитить современные либералы путем построения светского государства. Известно, например, что незадолго до своей смерти учитель исихии свт. Григорий Палама (память 14 ноября) попал в плен и провел несколько лет среди мусульман, ведя с их учителями долгие богословские беседы. Прощаясь, он сказал им, что в скором времени Православие и Ислам согласятся между собой[974]. Это ли не торжество имперской идеи?!