Царство красоты

Знаю, что ей больно. Но зачем же она затеяла всё это? Вот зачем? Её пригласили из уважения, ведь ясно же, но нам обоим следовало отказаться! Я бы провёл этот вечер с ней в каком-нибудь другом ресторане, или мы могли бы сходить в театр и избежать всей этой ненужной неловкости. Они семья и не просто семья, их чувства живее всех живых, и, зная отца, он и не подумает менять привычное поведение в отношении жены и маленького сына.

— Иди снимай линзы, а я Амаэля переодену, — мягко просит его Валерия, улыбаясь своему сыну.

— Я сам! — целует её в нос и уносит уже притихшего ребёнка.

Валерии неловко из-за этих его нежностей. Я знаю, что она не любит, когда он ведёт себя так на публике. И именно поэтому они чаще всего уединяются — отец не считает нужным отказывать себе в ласках и нежности, а Валерия так и не перестала из-за этого смущаться. Им обоим уже по пятьдесят, а ведут себя как двадцатилетние молодожёны.

— Забавный ребёнок, — сдержанно замечает Габриель. — Только больно «оручий».

— У тебя сложилось неверное впечатление, Габи. Амаэль очень спокойный мальчик, — защищает своего сына Лера.

— Да, это правда, — заливает всех улыбкой Софи. — Он просто перевозбудился в этом фонтане, а обычно Амаэль — само совершенство! Никогда ещё не видела таких не по годам разумных и спокойных детей!

— Таким был его отец… — совсем тихо с улыбкой признаётся Валерия.

Действительно, а каким был отец в детстве? Я никогда ведь не спрашивал его об этом… Только знаю, что он лишился всей своей семьи, будучи шестилетним ребёнком. Когда думаю об этом, мне становится стыдно за собственные заскоки и поступки. На его долю выпало так много, но он сумел остаться Человеком с большой буквы, у него, бесспорно, огромное сердце и чувство справедливости одно из самых острых, какие я встречал.

Тем временем, отец возвращается уже в очках в модной синей оправе. Перед ним на всех парах несётся Амаэль, спотыкается и почти уже падает на каменный пол ресторана, как вдруг огромные отцовские руки подхватывают его под грудь и подбрасывают вверх.

И я впервые вижу, как неповторимо глубоко счастлив мой отец, как наслаждается каждой минутой своей жизни и младенчеством своего позднего ребёнка, названного «Надеждой».

Валерия улыбается, глядя на них, и в эту секунду зависть и ненависть соперниц для неё ничтожны.

Я понимаю, почему она пошла на ТАКОЙ риск, решившись на роды в 49 лет: они были и без ребёнка счастливы, но именно этот мальчик поставил точку в только им двоим известном споре с жизнью.

Глава 20. Любовь

Любовь — это больше, чем сексуальное влечение, больше чем потребность быть всегда вместе, больше, чем решение заключить брак и отдать себя партнёру навсегда, до самого конца, до самой смерти… Любовь в мелочах: в предметах, которых касались руки любимого человека, и которые он почему-то выбрал, в словах, взглядах и поступках, особенно в некоторых из них. Любовь в маленьких, но таких значимых жестах, как, например, особенные цветы для каждого нового дня или блинчики с вишней… Любовь когда-то была в плюшевой лошади… Бережно хранилась в ней, ласкалась, лелеялась… Хех… Любимая игрушка, как же… Не важно то, какая она, важно чья память хранится в ней. Меня любили когда-то, и любили по-настоящему. Но природа, к сожалению, создаёт нас глупцами, медленно приобретающими жизненную мудрость, слишком неспешно, чтобы вовремя заметить главное, понять важное…

Столько времени прошло с тех пор, столько всего случилось, но самое печальное — сделано непоправимое. Если б только можно было повернуть время вспять, дойти до той самой точки и выбрать другой путь, без ошибок. Не подходить к ней, не открывать свой рот в её адрес, не волочь её в изгаженную чужой похотью комнату и не совершать своего преступления.

Я не насиловал её, не насиловал! Сколько, чёрт возьми, уже можно орать это в собственной голове?! Но правда в том, что с течением времени я уже и сам ни в чём не уверен. Раньше, выгораживая себя, утешался тем, что мне не важны мысли и мнение отца на мой счёт, главное — она знает, что было в ту ночь, ведь я не насиловал её…

А что же тогда это было? Жёсткий секс по обоюдному согласию, оставивший синяки на её теле, или всё же преступление?

Чем больше дней в моей жизни проходит без неё, тем более очевидным становится последний вариант. И если бы не наша семейная связь, я, скорее всего, делал бы сейчас карьеру в пенитенциарном учреждении.

Всё то хорошее, что было, уничтожил один тупой поступок, банально продиктованный похотью…

И снова вру себе: если б всё было так просто! Если б я был просто животным, мне не было бы так тяжело сейчас! Потому что не похоть подписала мой приговор, а зависть и ненависть. Я был пьян, я был под кайфом, но, чёрт возьми, слишком хорошо помню, что делал и почему, но главное, самое главное — ЗАЧЕМ. И как ни выкручивайся, как ни пытайся оправдать себя в своих собственных глазах, факты рисуют это страшное слово: «изнасилование».