Я насиловал намеренно, желая причинить боль, не столько физическую, сколько душевную. И последствия содеянного, несмотря на все сожаления, начавшиеся утром следующего же дня, были осознаны далеко не сразу. Последствия в каждом из семиста дней, прожитых без неё. Их нет. Их всех. Меня устранили, стёрли ластиком из истории, из жизни, из существования. Одна грёбаная ночь уничтожила всё… и я даже не отдавал себе отчета в том, как много хорошего было в моей жизни до неё…
Я наивно полагал, что пытка закончится в ресторане на семейном ужине. Глупец. Уже в самом конце, когда испытание, казалось бы, пройдено, Алексей выдаёт сообщение:
— Пока все не разошлись… не разъехались, точнее, я имею, что сказать!
В ресторанном зале воцаряется гробовая тишина и глаза Валерии, кажется, сейчас заплачут — это был тяжёлый для неё вечер.
— Мы с Марго решили пожениться!
И тишина…
— Нет не так: я попросил Марго стать моей женой, и она великодушно согласилась, сама не зная, на что подписалась, — выпаливает со скоростью пулемёта.
— Ну за эти два года, что мы УЖЕ живём вместе, думаю, у меня сложилось некоторое представление, — добавляет спокойным, размеренным голосом Маргарита.
— Ну, наконец-то! — выдыхает отец свой восторг. — Поздравляю тебя, сын!
Отец поднимается, несмотря на спящего на руках Амаэля, и обнимает Алексея за плечи:
— Молодец! Давным-давно нужно было приять это решение! Марго — замечательная девушка и будет лучшей для тебя женой!
— Уверен? Пап? — даже в такой торжественный момент Алексей не способен обойтись без своих шуток.
— Абсолютно! Сын!
Затем шёпотом:
— Но при своей даме выражать сомнения даже в шутку…
— Да знаю, я знаю! — хохочет Алексей.
— Алекс, я уже привыкла! — Марго действительно не обижается на свой «подарок» судьбы.
— Лёшка у нас балагур немного, но мужем будет лучшим из лучших! Я за него отвечаю! — спешит заверить её отец.
Валерия подходит и, обнимая его за талию, спешит расставить все точки:
— Не спеши раздавать обещаний, мой дорогой! Дети сами разберутся. Правда, дети?
— Правда, прааавда! — орут все до единого дети, и даже я…
Ну, хором же.
— Тогда через неделю встречаемся в родительском доме обмывать мою помолвку! — громогласно объявляет жених.
Вот так мои муки получили неожиданное продолжение.
Я всю неделю обдумывал, на какой пьяной козе подъехать к матери, не решаясь сказать ей то, что считал и считаю необходимым, но когда увидел её кроваво-красное платье с очередным глубоким вырезом, моё негодование вылетело само собой:
— Мама! Прошу! Не лезь к ним! Я понимаю тебя, сам в таком же положении, но они не заслужили очередных проблем и стрессов! Их нельзя разодрать, невозможно, разве ты не видишь сама? Дай им покой! Они ведь никого не трогают!
— А кого трогаю я?
— А к чему это вызывающее платье, мам? Неужели нельзя надеть что-то попроще… элегантное, но достойное?
— Что, привык всю жизнь видеть меня замухрышкой?
— Разве в этом дело, мама? Ты ведь и сама очень хорошо меня понимаешь! Я прошу тебя только об одном: пообещай, что не станешь делать ничего такого, что могло бы превратиться в чью-нибудь боль!
— Обещаю.
И я верю. Это ведь сказала моя мама! Только я всю жизнь забываю о том, что она ещё и женщина.
На этот раз мы приезжаем одними из первых. Валерия, Софи и Аннабель суетятся, накрывая на стол. Командует всеми, как обычно, Эстела — добрейшая женщина очень преклонного возраста. Ей давным-давно пора на пенсию… но она сама себя считает ангелом-хранителем этого дома, и все домочадцы соответственно к ней относятся.
В холле у самой двери стоят коробки с наклейками: «Charity» (благотворительность). Все они наполнены девчачьими игрушками, одеждой, безделушками — сёстры, давно покинувшие этот дом и основавшие уже свои собственные гнёзда, похоже, проводили в детских комнатах генеральную уборку. И вдруг в одной из коробок я вижу знакомый предмет.
Когда-то он ничего не значил для меня, но был ценностью для одной девочки, потом девушки… Теперь же, увидев его, я чувствую такую сильную боль, что мои глаза наполняются слезами. Я приказываю им оставаться на месте и не сметь выкатываться из моих глаз: повсюду полно народу, и гости продолжают прибывать — многочисленная родня отца и Валерии. Но мои усилия тщетны — так сильна боль от осознания смысла произошедшего.
Сегодня Софи выбросила игрушечную лошадь за ненадобностью. Этот предмет больше не содержит того смысла, какой так много лет вкладывало в него её девичье сердце.
Я беру в руки плюшевую, видавшую виды, игрушку и вижу на ней следы собственной крови — они уже почти незаметны, и непосвящённый даже не догадается, что это.
А я помню её появление в моей жизни до мельчайших подробностей.
Вся эта история с лошадью приключилась в День моего грёбаного Рождения, и тогда я считал себя крутым парнем, обижая влюблённую в меня девчонку. Помню, как взбесился, когда увидел, что она пришла меня поздравить, хотя её я мечтал видеть самой последней на своей вечеринке. А она всё равно пришла, хоть её и не звали. Пришла, потому что любила всем своим сердцем…