Царство красоты

— А какой вред от этого, ты подумай? Только польза! Вот он от неё отойти не может, пылинки все сдувает, влюбился по-настоящему, потому что узнал её изнутри. Ну и с технической стороны: он её спустя месяц после начала их дружбы на дорогущие острова увёз на целых три недели! Думаю, и остальные её ожидания и предпочтения поспешил удовлетворить, имея, так сказать, подробную инструкцию к действию! И Соньке хорошо и ему! Ты один только дурак у нас!

Это уж точно. Но не дурак: мудак.

— Только я так и не понял, если он тебе так не нравится, зачем ты ему столько козырей в руки насовала?

— Ну вот точно ты дурак! Чтоб хоть кто-то узнал Соньку изнутри, какая она! Я б сама на ней женилась, если б женщиной не была! Да чтоб ты знал — это самый комфортный человек в моей жизни! Я если в комнате с ней нахожусь, в такой релакс впадаю… Так спокойно с ней… С Аннабель, подружками, с мамой такого эффекта нет, а от вас, парней, так вообще расстройство одно! Отец тоже умеет окутывать этой сонной пеленой, но его ж вечно нет, или он занят с маман или зализывает Софье раны! Хорошо, что у неё хоть отец есть, он ей сильно помогает.

— Не ревнуешь?

— Чего? Вот ещё! Сонька в чём-то сильная, в своей образованности, в этом умении окутать теплом, но в главном слабая — она слишком болезненно реагирует на обижающих её людей. С ней шутить можно, над ней — никогда. Она даже шутки близко к сердцу принимает и ходит потом сама не своя. Отец так и сказал мне однажды: «Ты сильная, никто не сможет тебя обидеть, даже если захочет. А Соню чужая бездушность и жестокость могут убить. По себе знаю — сам такой. Мне мама твоя помогает, а Соне — я. Когда найдётся человек, способный защитить её от агрессивной среды, создать их собственный мир на двоих, в котором ей будет радостно, спокойно — я отойду со спокойным сердцем».

— А Аннабель? Он что-нибудь говорил о ней?

— Говорил. Аннабель на самом деле точная копия своей мамочки — человек хамелеон.

— Это как?

— Это так, что она ни разу не та, кем кажется. Вся эта её наивность, беззащитность, скромность — вывеска, витрина. Если понаблюдать за ней, ты это сразу поймёшь. Аннабель — манипулятор. В школе эта картина вырисовывается наиболее чётко и яркими красками. Дома не так заметно, но она постоянно пользуется мамой. Моей мамой, не своей. Но главная её жертва — Софья. В детстве, когда Сонька с нами жила, это было очень заметно. Правда, не мне, папе, — улыбается. — Никто из нас не видел, только отец: в мелочах — конфеты лучшие Соня Аннабель отдаёт, в комнате её вечно порядок наводит, уроки помогает делать и так далее и тому подобное. С виду вроде как просто старшая сестра опекает самую младшую, а на деле — система манипуляций. Ты знаешь, я ведь именно так и заразилась этой идеей!

— Какой?

— Ну, психологию изучать. После отцовских таких вот разоблачений. Правда он всё это видит как бы интуитивно, но знаешь, если б ему ещё и научные знания — он бы стал президентом.

— Почему президентом?

— О! Ну так они ж и есть самые главные манипуляторы!

— А ты не думала, что президенты — просто куклы? А манипуляторы в тени за их спинами дёргают за ниточки? Как наш отец, например. Он же давно в политике уже…

Глаза Лурдес делают удивлённое хлоп-хлоп:

— Слушай, а ты в теме, я смотрю. И с тобой так интересно беседовать! Ты не хочешь совсем домой вернуться?

Похоже, Лурдес думает, что в связи с возвращением родителей я уберусь восвояси — в Брисбен, столицу штата Квинсленд так полюбившейся мне Австралии.

— В какой из? — уточняю.

— Дом, Эштон, там, где живут любящие тебя люди! Близкие, короче. Семья! Я думала, ты это знал.

— У меня таких мест несколько, — признаюсь. — В Париже живёт моя мама, как ты знаешь. В Австралии меня ждёт девушка. А здесь… я даже не знаю, любят ли меня.

— Сдурел? Все тебя любят, и отец, и я, и даже мама, хотя она как бы и не должна, но любит искренне, поверь моему слову. А Соня… Да тут каждая собака выла от жалости к Соньке, когда она по тебе сохла!

— Больше не сохнет?

— Ага! Всё-таки спросил! Я так и знала! Вот ты и прокололся! — смеётся.

— Нормальный вопрос, логично вытекающий из твоего заявления!

— Окей, пусть так. А любит или нет — узнай сам! — подмигивает.

Глава 22. Страсти-мордасти

Весь вечер отец не спускает с рук умотавшегося за день Амаэля, этот ребёнок буквально живёт на нем, чаще пребывая в позе «носом в плечо».

— Дай мне хоть подержать его! — возмущается Лера, но в голосе её больше иронии, нежели негодования.

На самом деле, вид взрослого, наполовину седого мужчины, почти постоянно возящегося с годовалым малышом, причём так профессионально, будто он всю свою жизнь только детьми и занимался, умиляет всех без исключения.

— Лерочка, тебе нельзя поднимать тяжёлое, ты же знаешь… — неуверенно сопротивляется он.

Валерия улыбается одной из своих снисходительных улыбок, тех, которые имеются у неё только для мужа:

— Алекс, ты перебарщиваешь!

Он улыбается в ответ и смотрит на неё тем своим взглядом, какие есть у него только для неё:

— Это же в самый последний раз, теперь уже точно! Позволь мне, пожалуйста!