Царство красоты

Отец и Валерия, как всегда, вместе, и Амаэль уже уснул на руках отца. Я сижу рядом с матерью, напротив отцовской родни — его сестры и её детей, пришедших со своими парами. Лурдес сосредоточена на своём бойфренде, а Софи на своём… В нашей компании только я и Аннабель — одиночки. Ну, ещё тётя Мэри… Но говорят, и у неё уже завёлся кавалер…

Так вышло, что Софи расположилась со своим Антоном совсем далеко от меня. Не знаю, что это: случайность или совпадение, но и в ресторане она была для меня так же недосягаема.

Софи смотрит на своего бойфренда с расслабленной полуулыбкой и иногда, если находит его слова забавными, улыбается шире, отводя взгляд в сторону и упирая его в свои колени… Она почти не говорит, только слушает и улыбается, транслируя всем своим телом, позой, невыразительными жестами фундаментальное глубинное спокойствие…

Нет больше в её взгляде озорства, нет блеска, нет жажды познания и приключений, нет страсти, нет одержимости, колючей ненависти, намертво слившейся с больной в своей силе и упорстве любовью… есть только спокойствие… Мирный дрейф в тихом русле правильного семейного счастья с Антоном.

Соня… Соня, я помню, какого цвета твои соски — розового! Это самый розовый из всех розовых, что я видел. Самый красивый цвет, самая волнующая грудь, ни большая, ни маленькая — безупречная в своей полноте и форме. И я давно хочу ласкать только её…

Он не выпускает её руку из своей, настойчиво сплетая их пальцы. И даже если она отвлечется, освободит её ненадолго из его цепкой хватки, чтобы придержать блюдо, передавая его кому-то из многочисленных родственников, он тут же поймает её и вцепится снова.

Соня… Я хочу целовать тебя, Соня!

Антон значительно преуспел в жизни, так же, впрочем, как и в болтовне за сегодняшним семейным столом: последние сорок минут открыли всем присутствующим не только детальную историю его стотысячного стартапа, гениально выращенного нашим героем в мульти миллионную ИТ компанию, но и тот волшебный момент, когда он впервые встретил Софью и сразу понял, что хочет именно эту девушку видеть матерью своих будущих белобрысых детишек.

Ни один человек ещё, кажется, не вызывал у меня такого острого желания душить…

Соня, я помню твоё тело… Хоть и был в животном состоянии, в память врезалась каждая твоя линия, каждый изгиб. У тебя есть родинка на внутренней стороне бедра, почти возле того места… где ты больше всего женщина. Я хотел бы ласкать эту родинку языком и повторять это каждую ночь всей своей последующей жизни…

У меня хорошая память, и я отлично помню, как назвал шлюхой тебя — невинную девочку, не знавшую мужчин до двадцати своих лет… я посмел повернуть свой грязный во всех смыслах язык, где только не побывавший, чтобы назвать тебя этим словом. Я помню твои слёзы, твою обиду и своё извращённое облегчение. Ты спросила тогда: зачем? Чтобы не чувствовать своей боли, не думать о том, чего никогда не увижу — отцовской любви. Той самой, что он так щедро отдаёт тебе.

Не я один не свожу сегодня своих глаз с уже залакированного Софьиного профиля, отец тоже. И я чётко вижу в его глазах глубинную грусть — он теряет свою девочку. Она уже давно вылетела из гнезда и оперилась, но его сердце всё ещё не готово смириться с утратой. Его сердце измучило его не только любовью к женщине, в нём оказалось ещё достаточно места, чтобы любить неудержимой отцовской любовью.

На её пальце кольцо. Огромный бриллиант вопит о том, что человек, потративший десятки тысяч, никому не отдаст то, что уже считает своим. И отец сегодня впервые не прикован глазами к своей дражайшей супруге — он стремится вдоволь насмотреться на свою Соню, любимого ребёнка, невинный чистый луч в его неспокойном Царстве.

Соня… Я хочу схватить тебя на руки и прямо сейчас утащить в свою берлогу, перевернуть в процессе стол и разбить посуду, и чтоб обязательно со звоном, получить кулаком в глаз от твоего излишне счастливого жениха, но не отпустить, а спрятать ото всех.

Ты прекрасна, Соня! Ты — самое светлое и самое чистое, что было в моей жизни, жаль только не хватило ума понять это раньше. Я так хотел, чтобы он полюбил меня, чтобы дал мне сделать хоть один глоток из твоей гигантских размеров чаши, что упустил главное — твою любовь.

Соня…

Дай мне ещё один только шанс, Соня! Один единственный последний шанс! Я знаю, что сделал с тобой, знаю, как сильно обидел, насколько больно ударил, изгадив то единственное, о чём ты мечтала, но впереди у нас целая жизнь!

Позволь мне подойти, позволь приблизиться, позволь стать твоим мужчиной, и я даю слово: ты будешь извиваться в моих руках не от боли, а от экстаза… Самые бурные, самые неудержимые и яркие оргазмы в твоей жизни подарю тебе я, а вместе с ними и четверых наших детей!

Поверь в меня ещё один, последний раз!

Но она не слышит меня и не видит. Не хочет видеть. У неё другой мир теперь, другой человек в её глазах, улыбке, ласкающих жестах. Она любит его… И я чувствую боль, не резкую, не внезапную, а глубинную, уже привычную за своей давностью, только теперь она как будто растёт, делается сильнее, острее и ещё упорнее, чем раньше.