Цезарь

«Подобно тому, — говорит Плутарх, — как некоторые тела быстро вбирают тепло и столь же быстро отдают его и остывают, стоит лишь удалить от них огонь, так и этих людей распаляло присутствие Катона. Пока Катон был у них перед глазами, пока он говорил с ними и ободрял их, все шло прекрасно; но, когда они оказались предоставлены своим собственным размышлениям, страх, который внушал им Цезарь, вытеснил из их сердца все благоговение перед Катоном и его доблестью».[144]

И вот что говорили эти люди:

— А в сущности, кто мы такие и кому дерзаем отказывать в повиновении? Разве не в Цезаре обнаруживается сегодня вся мощь Рима? Ни один из нас не может назвать себя ни Помпеем, ни Сципионом, ни Катоном. Мы всего лишь торговцы, у которых нет другой славы, кроме славы честных купцов; мы не занимаем никакого места в политике и не стремимся к этому. Так почему же, в то время, когда все прочие уступают страху и уничижают себя даже больше, чем следует, мы, жалкие людишки, выбираем это время, чтобы сражаться за свободу Рима, и в своем безумном ослеплении намереваемся вести в Утике войну против того, от кого бежали Катон и Помпей Великий, отдав в его руки мировую державу? Что мы делаем? Мы освобождаем наших рабов, чтобы сражаться против Цезаря, хотя мы сами — несчастные рабы и свободы у нас ровно столько, сколько Цезарю будет угодно нам оставить. Так оправимся же от этого безумия, осознаем, кто мы есть на самом деле, и, пока еще есть время, обратимся к милосердию победителя и пошлем к нему просить о пощаде.

И заметьте, что так говорили самые умеренные из них; другие ничего не говорили, но ждали лишь благоприятного момента, чтобы задержать сенаторов и выдать их Цезарю.

Таким образом, самыми порядочными из этих достойных торговцев, которые в мирное время сочли бы позором не исполнить взятые на себя обязательства, были те, кто задумал всего лишь смалодушничать.

ХС

Катон знал людей, с которыми ему приходилось иметь дело, и потому не захотел подвергать Юбу и Сципиона опасности, нависшей над сенаторами, да и над ним самим, ибо ничто не свидетельствовало о том, что, в случае если Цезарь поставит выдачу Катона условием акта своего милосердия, эти люди не выдадут его, как они вознамерились выдать других.

По этой причине он написал им обоим, чтобы они держались подальше от Утики.

Именно тогда Сципион решил направиться в Испанию, а Юба — вернуться в свою столицу.

Нам известно, что случилось с тем и другим.

Тем временем, помимо тех конников, которые на наших глазах мимоходом разграбили Утику и согласились удалиться, лишь унося с собой по сотне сестерциев от Катона и еще по сотне от Суллы каждый, еще один отряд конницы, довольно значительный, пришел искать себе убежище за стенами Утики.

Наученный грабительскими повадками первых, Катон закрыл перед ними ворота города.

Тогда они послали к нему трех своих представителей.

Кто-то из конников хотел уйти к Юбе, кто-то требовал присоединиться к Катону, и три этих посланца имели поручение посоветоваться с Катоном, что же им всем следует делать дальше.

Наконец, среди них была еще и третья группировка, которая, зная жителей Утики как сторонников Цезаря, боялась вступить в город.

И потому конники спрашивали Катона, не будет ли ему угодно выйти к ним.

Катон оказался в том же положении, что и Данте во Флоренции, когда, вынужденный послать кого-нибудь в Венецию, он говорил: «Если я останусь, кто пойдет? Если я пойду, кто останется?»

В конце концов он поручил Марку Рубрию остаться вместо него и присматривать за Советом трехсот.

Сам же он взял с собой сенаторов, вышел с ними из города и отправился на переговоры.

В его отсутствие Марк Рубрий должен был принимать заявления о предоставлении свободы рабам, обращаться со всеми по-доброму и не прибегать к насилию.

Командиры конного отряда ждали Катона с нетерпением.

Они хорошо понимали, что в этом человеке состояла их последняя надежда.

Он же, со своей стороны, весьма рассчитывал на них.

Он заклинал их остановиться на Катоне, делая выбор между Катоном и Юбой, и на Риме, делая выбор между Римом и Замой.

И прежде всего он заклинал их сплотиться вокруг сенаторов, которые если и не обладали реальной силой, то являли собой политическую власть.

По его словам, конники могли бы войти вместе с ним в Утику, в город с мощными стенами, который непросто взять штурмом, город, обеспеченный продовольствием и военным снаряжением на несколько лет вперед, и держаться в нем против Цезаря, подобно Марселю, который, не имея всех этих возможностей, выдержал долгую осаду.