Цезарь

«Туллий Марцеллин… провел молодость спокойно, но быстро состарился и, заболев недугом хоть и не смертельным, но долгим, тяжким и многого требующим от больного, начал раздумывать о смерти. Он созвал множество друзей; одни, по робости, убеждали его в том же, в чем убеждали бы и себя, другие — льстивые и угодливые — давали такой совет, какой, казалось им, будет по душе сомневающемуся. Только наш друг-стоик, человек незаурядный и — говорю ему в похвалу те слова, каких он заслуживает, — мужественный и решительный, указал наилучший, на мой взгляд, выход. Он сказал: "Перестань-ка, Марцеллин, мучиться так, словно обдумываешь очень важное дело! Жить — дело не такое уж важное; живут и все твои рабы, и животные; важнее умереть честно, мудро и храбро. Подумай, как давно занимаешься ты все одним и тем же: еда, сон, любовь — в этом кругу ты и вертишься. Желать смерти может не только мудрый и храбрый либо несчастный, но и пресыщенный…"»[157]

Ну и что, читатели-христиане, вы скажете об этом незаурядном и мужественном человеке, об этом друге Туллия Марцеллина?

Подождите, это еще не все; философ не останавливается на этом.

Рабы не решаются содействовать замыслу своего хозяина.

Он ободряет их, увещевает, подстрекает.

«Полно! — говорит он. — Чего вы боитесь? Рабам нечего бояться, когда их хозяин умирает по собственной воле; но, предупреждаю вас, помешать ему умереть добровольно такое же преступление, как и предать его насильственной смерти».

Вы полагаете, Сенека приводит нам единичный пример?

Вовсе нет.

Тетка Либона советует своему племяннику покончить с собой;

мать Мессалины советует это своей дочери;

Аттик сообщает семье о своей скорой смерти;

ритор Альбуций Сил произносит речь перед народом, излагая причины, побудившие его свести счеты с жизнью;

Кокцей Нерва убивает себя назло Тиберию;

Тразея подает пример, приводящий в восхищение Тацита.

«Неоспоримо, — говорит Монтескьё, — что люди стали менее свободными, менее храбрыми, менее склонными к великим начинаниям, с тех пор как, утратив власть над собственной жизнью, они лишились возможности в любую минуту вырваться из-под любой другой власти»[158]

И правда, в своей книге «Размышления о причинах величия римлян и их упадка» Монтескьё, кажется, сожалеет, что гладиаторских боев больше нет.

Впрочем, читайте сами:

«С установлением христианства бои стали редкостью. Константин запретил устраивать их. Они были полностью запрещены Гонорием, о чем свидетельствуют Феодорит и Оттон Фрайзингский. Из всех своих старинных зрелищ римляне сохранили лишь те, какие могли ослабить мужество и служить приманкой для сластолюбия».[159]

Между тем, все эти философы были последователями греческих школ, а греки запрещали самоубийство.

«Пифагор, — говорит в диалоге "О старости" Цицерон, — запрещает человеку самовольно, без позволения нашего командира, то есть божества, покидать сторожевой пост, коим является жизнь».[160]

Позднее мы увидим, что бедняга Цицерон, всю свою жизнь не блиставший храбростью, умер не худшим образом.

Платон в том самом диалоге «Федон», который читал Катон перед самоубийством, придерживается мнения Пифагора.