Цезарь

Даже Брут, сам Брут, который позднее покончит с собой, долгое время считал смерть Катона недостойной его и непочтительной по отношению к богам.

Но, тем не менее, когда битва при Филиппах была проиграна, он последовал пагубному примеру, который подал Катон после битвы при Тапсе.

Так что вся эта кровь, которая льется и будет затоплять Рим на протяжении трех столетий, вся эта кровь вытекла из чрева Катона.

А теперь восхищайтесь Катоном, кто хочет!

XCVI

Старая Республика умерла вместе с Катоном: Цезарь принял ее последний вздох.

Он мог бы незамедлительно пуститься в погоню за помпеянцами и в одно время с ними переправиться в Испанию.

Однако он рассудил, что его присутствие необходимо в Риме.

Свое возвращение он ознаменовал великолепнейшей речью, в которой говорил об одержанной им победе так, словно хотел, чтобы ему ее простили.

Он заявил, что покоренные им земли столь обширны, что римский народ будет получать с них ежегодно двести тысяч аттических медимнов зерна и три миллиона фунтов оливкового масла.

Триумф Цезаря был зрелищем одновременно страшным и великолепным.

Из Галлии он привез Верцингеторига, который, как мы помним, бросил все свое оружие под ноги Цезарю и сел на ступени его помоста.

Из Египта он привез Арсиною, ту самую юную сестру Клеопатры, что бежала из дворца вместе с Ганимедом.

Из Африки он привез сына царя Юбы.

То был еще совсем маленький мальчик, которому плен удивительным образом изменил судьбу и принес славу.

Этому злоключению он был обязан тем, что из варвара и нумидийца превратился в одного из самых ученых греческих историков.

Цезарь праздновал галльский, понтийский, египетский и африканский триумфы.

О Фарсале вопрос не стоял.

После триумфа, в тот же вечер, галл Верцингеториг был удавлен.

Торжества длились четыре дня.

На четвертый день Цезарь, с румянами на щеках, дабы, несомненно, скрыть свою бледность, с цветочным венком на голове и в красных сапогах на ногах, торжественно открыл общественную площадь, в его честь названную форумом Юлия.

Затем народ проводил его до дома, и по обе стороны от него шли сорок слонов, которых он захватил у Сципиона и которые несли на себе факелы и светильники.

После триумфов настала очередь щедрот.

Цезарь раздал гражданам по шесть мер зерна и по триста сестерциев каждому; солдаты получили по двадцать тысяч сестерциев на человека.

Затем он пригласил солдат и граждан на грандиозное пиршество: было накрыто двадцать две тысячи столов с тремя ложами каждый; если считать по пятнадцать человек за столом, то в совокупности это составляло около трехсот тысяч человек.

Затем, когда толпа насытилась вином и мясом, ее до отвала накормили зрелищами.

Цезарь приказал построить амфитеатр, чтобы устраивать там звериные травли.

На одной из них впервые появился камелопард — жираф, животное, которое античные писатели считали сказочным и существование которого отрицали современные авторы, пока Левайян не прислал образец его с берегов реки Оранжевой.

Были устроены бои гладиаторов и пленных, сражения пехотинцев и конников, схватки со слонами; было устроено морское сражение на Марсовом поле, превращенном в навмахию; был устроен бой, в котором друг с другом сражались самые знатные юноши, и во всех этих сражениях погибло множество людей.

Следовало дать всем тем римлянам, которым не довелось стать свидетелями битв при Фарсале и Тапсе, представление о том, что являли собой эти грандиозные побоища.

Всадники вышли на арену цирка и дрались с гладиаторами; сын претора сделался мирмиллоном; Цезарь помешал сенатору вступить в схватку.

«Кое-что, — говорит Мишле, — следовало отложить до времен Домициана и Коммода».[161]

И над всеми улицами, над всеми площадями, над всеми этими навмахиями и амфитеатрами впервые был натянут веларий, предназначенный для того, чтобы защищать зрителей от солнечных лучей.

Цезарь позаимствовал это новшество у азиатских народов.

Но, странное дело, вместо того чтобы быть признательным ему за то громадное количество золота, которое он горстями швырял народу, народ сетовал на это расточительство и кричал в полный голос: «Он злодейски добыл его и безрассудно тратит!»

Не было никого, вплоть до солдат, кто не возмущался бы по той же причине.

Этот своеобразный мятеж продолжался до тех пор, пока Цезарь не появился среди бунтовщиков, не схватил лично одного из них и не велел тотчас же казнить его.

Цезарь присутствовал на всех этих празднествах, даже на театральных фарсах.

Более того, одного старого римского всадника по имени Лаберий, сочинявшего пьесы, он заставил самого играть в его собственном фарсе.

Несчастный старик произнес несколько стихов, обращенных к народу, чтобы объяснить свое запоздалое появление на театральной сцене.

— Увы, — сказал он, — вот куда на исходе моих дней толкнула меня необходимость! После шестидесяти лет достойной жизни, после того как я вышел из своего дома римским всадником, я вернусь туда мимом! О, лучше мне было умереть вчера!