Цезарь

«Многочисленные успехи, — говорит он, — не были для деятельной натуры Цезаря основанием спокойно пользоваться плодами своих трудов. Напротив, как бы воспламеняя и подстрекая его, они порождали планы еще более великих предприятий в будущем и стремление к новой славе, как будто достигнутая его не удовлетворяла. Это было некое соревнование с самим собой, словно с соперником, и стремление будущими подвигами превзойти совершенные ранее».[165]

Но что, на наш взгляд, более всего делает Цезаря выдающимся человеком, так это то, что, следуя по пути, противоположному пути его предшественников, Суллы и Мария, он понял, что убеждения нельзя потопить в крови и что, оставив в живых тех республиканцев, кто уцелел после поражения Помпея, он убьет Республику.

А теперь подумайте, что стало бы с миром, если бы Цезарь, проживи он на десять лет дольше, успел бы осуществить все свои планы?…

Но наступал 44 год до Рождества Христова.

Цезарю не суждено было увидеть 16 марта этого года.

Мы уже говорили, что со времени возвращения Цезаря из Испании в его милосердном и сострадательном сердце царила глубокая печаль.

Убийство Помпея, чьи статуи он восстановил, и самоубийство Катона, которого он пытался высмеять после его смерти, не давали ему покоя: казалось, два заклятых врага преследуют его.

Он совершил сразу две ошибки, согласившись устроить триумф: во-первых, потому что отпраздновал победу в гражданской войне, а во-вторых — и, возможно, это была еще более серьезная ошибка, — потому что вместо себя заставил пройти в этом триумфе своих легатов.

Лабрюйер сказал:

«Когда хотят произвести перемены в государстве, обычно принимают в расчет не столько необходимость нововведений, сколько их своевременность… Сегодня вы можете лишить тот или другой город всех его вольностей, законов и привилегий, но завтра не вздумайте изменить даже его вывески».[166]

К несчастью, Цезарь не читал Лабрюйера.

Существуют внешние признаки свободы, которыми народы дорожат порой больше, чем самой свободой.

Август знал это — и он всю свою жизнь отказывался от царского титула.

Кромвель тоже знал это — и он неизменно хотел быть лишь протектором.

А впрочем, действительно ли Цезарь стремился к царскому титулу?

Неужели он, имея какие угодно венцы, в самом деле стремился заполучить эту ленточку длиной в пол-локтя, которую называли царской повязкой?

Мы так не думаем.

По нашему мнению, это не Цезарь хотел быть царем: это его друзья хотели, чтобы он им был.

Этот титул ничуть не привлекал Цезаря хотя бы потому, что был ненавистен народу и таил в себе множество опасностей.

Но, как бы то ни было, в начале 708 года от основания Рима распространился слух, что Цезарь пожелал быть царем.

CI

Итак, Цезарь пожелал быть царем.

Впрочем, против него накопилось немало других обвинений, и крайне любопытно прочитать у Светония следующие строки:

«Однако все это перевешивают его слова и дела иного рода; поэтому даже считается, что он был повинен в злоупотреблении властью и убит заслуженно».[167]

Посмотрим, о каких же словах и делах, позволяющих считать, что Цезарь был убит заслуженно, пишет этот безучастный рассказчик, этот бесстрастный человек по имени Светоний, который, потеряв свою должность секретаря при императоре Адриане из-за того, что позволил себе малопочтительные вольности с императрицей Сабиной, принялся затем писать «Историю двенадцати цезарей», никогда не удивляясь и не возмущаясь, ad narrandum, non ad probandum.[168]

Что такого сделал божественный Юлий, вы сейчас узнаете.