Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей

Расширяясь на восток, Сефевидская империя, в свою очередь, наткнулась на империю Великих Моголов, также основанную талантливым подростком по имени Бабур. Он родился в семье эмира к северу от Афганистана и происходил от потомков Тамерлана и Чингисхана (хотя последнее могло быть попыткой приукрасить родословную). Он унаследовал свое степное царство в возрасте 12 лет, через два года его потерял, после чего во главе небольшого лояльного отряда двинулся на юг и в 1503 г. захватил город Кабул. Обосновавшись на новом месте, он решил расширить свои владения на Индийский субконтинент. Делийский султан выставил против Бабура вдвое большее войско с несколькими сотнями слонов, но Бабур устроил бойню, расстреляв бедных животных из пушек. В 1526 г. он объявил Дели столицей собственной новой империи. Так в Индии началась блистательная эпоха Великих Моголов, а вместе с этим возобновилась и другая история, которая началась несколько столетий назад: борьба мусульманского меньшинства за доминирование над индуистским большинством.

Между тем примерно в то время, когда монголы завоевали Русь, африканское королевство Гана уступило место гораздо более крупной и богатой империи Мали (см. карту). Ее создателем был колосс масштаба Александра Македонского по имени Сундиата Кейта, или Голодный Лев. О его внуке мансе Мусе, унаследовавшем престол, также ходили легенды (вполне вероятно, он был самым богатым человеком в истории до Джеффа Безоса, владельца Amazon): когда он отправился в паломничество в Мекку, он вез с собой такое количество золота и так щедро его раздавал, что в Египте, через который он проезжал, обвалилась цена на этот драгоценный металл. К тому времени, когда османы построили свое государство в Малой Азии, империя Мали выдохлась, но только для того, чтобы уступить место еще более крупной и богатой империи Сонгай. К XV в. сонгайский город Тимбукту стал важнейшей интеллектуальной столицей исламского мира, городом библиотек, ученых, богословов и философов.

Короче говоря, на всем огромном пространстве, простиравшемся от Мавритании и Стамбула до долины Инда и за ее пределы, сформировался новый ключевой нарратив, который, что примечательно, не претендовал ни на какую новизну. Как раз наоборот. Он обращался к прошлому, к истории рождения ислама, исходя из фундаментального предположения о том, что идеальный момент истории уже произошел. Во вселенной разворачивалась апокалиптическая драма, которая должна была закончиться Судным днем, и поворотным моментом в этой истории стала пророческая карьера Мухаммеда: его Медина VII в. была призвана служить образцом для всего человечества. После смерти пророка миссия его последователей заключалась в том, чтобы сохранить общество совершенным. Но мусульмане не сделали этого, потому теперь перед ними как перед цивилизацией стояла задача восстановить утраченное. Умные люди могли спорить, как это лучше сделать, но по поводу восстановления прошлого как придающего жизни смысл социального проекта существовал всеобщий консенсус. Чтобы снова стать здоровой и процветающей, мусульманская община должна была вернуться на путь, начатый в VII в. в Медине.

Поскольку в Медине посланник Бога фактически создал модель управления мультикультурным городом, османы взяли ее за образец, выстраивая управление собственной, чрезвычайно пестрой империей. Согласно модели пророка, каждому религиозному сообществу надлежало иметь своих лидеров и жить по своим правилам, однако над всеми ними должен был главенствовать лидер мусульманской общины – именно на нем лежала обязанность разрешать споры между сообществами и принимать решения по всем вопросам, с которыми не удалось разобраться на более низком уровне. Все мусульмане должны были жертвовать установленный процент своих доходов на благотворительность, все немусульмане – платить специальный налог, все граждане независимо от своей веры – вставать плечом к плечу, чтобы защитить свое государство от любой внешней угрозы.

В соответствии с этой моделью османы создали в своей империи множество так называемых миллетов – полуавтономных общин, объединенных по религиозному и национальному признакам. Само собой, все законы, регулирующие общественную сферу, должны были способствовать образу жизни, предписанному исламскими священными книгами и в деталях проработанному исламскими учеными. Шариат был живым, бьющимся сердцем единого сообщества верующих (подобно христианской церкви для Европы в феодально-католическую эпоху).