Цветы в тумане: вглядываясь в Азию

Гигантский объем «высокого зала» внушает чувство соприсутствия величественного Другого, как будто следящего за земной жизнью из за облачных далей. Между прочим, тибетцы даже сделали такой «взгляд из нирваны» основой своего миропонимания. Очень хорошо отображен он в поразительной картине Николая Рериха «Властитель ночи». В монастырях Тибета хранятся хроники, в которых указано число перерождений, которые великим людям еще предстоит пережить прежде, чем они достигнут нирваны. По всей Азии свидетелями человеческих договоренностей, о чем прямо писали в контрактах, выступали «Небо и Земля». А здесь пустота зала служит контрастным фоном человеческого быта с его изменчивостью, вносит прерывность в жизненную рутину. Вот так пустота небес дает свободу трансформации облаков. Так же и в доме: человек и его вещи сплетаются в один клубок превращений. В древности мебель ограничивалась одним топчаном, который мог служить и кроватью, и стулом, и столом, а расположение предметов, включая и жертвенные яства на алтаре, полагалось чуть ли не ежедневно менять. Но противостояние, несопоставимость индивидуального (человеческого) и родового (небесного) масштабов, равно как и контраст искусственного и дикого, оставались неизменными. Родовое начало как бы незримо вписано в дом, существует параллельно земному быту благодаря символике различных частей здания, надписям над дверями, задающим «атмосферу» отдельных комнат, и т. д. Цельность жизни всегда остается за пределами видения, переживается интуитивно. И если, к примеру, мастер садового ландшафта предъявлял взгляду соразмерность образов, то чаще всего ради создания обманных видов, «заимствования» деталей из другого

пейзажа – например, стоящей вдалеке пагоды. Ибо в этой преемственности метаморфоз каждая вещь удостоверяется своим инобытием, а мнимость – вестник инаковости. Не надо быть китайцем, чтобы понимать: привычное, убаюкивая, обманывает, и только внезапное прерывание автоматизма существования, открытие бездны над головой или под ногами заставляет нас пробудиться.

Человеческое присутствие в зале или, точнее, точка функциональности человеческого быта, комплекс человек-вещь рассеиваются в их «небесном» фоне только для того, чтобы заново выделиться из него, предъявить себя взору. Не таков ли общий закон жизни сознания: взаимное наложение рассеянной цельности и предела сосредоточения? Встреча, сопряжение двух этих полюсов или фаз мирового круговорота составляют то «превращение», которое было для китайцев первичной реальностью.

На сходных началах сложился, замечу, китайский народный театр, без которого в Китае не обходился ни один праздник, тем более клановый. Представление в нем могло идти несколько дней кряду и увидеть его полностью, охватить его взором, даже умственным, было практически невозможно, да и не нужно, поскольку смысл театрального действия сходился в одном мимолетном миге актерской игры. Игра, отрицающая свой внешний образ, указывающая на бездонную глубину каждой жизненной метаморфозы, и есть лучший образ вечности, отражающейся в текучести человеческого быта. И этим она извлекает из жизни (или, если угодно, сообщает ей) ее духовную силу и, следовательно, дарит счастье.

Лишенные украшений и образов боковые стены «высоких залов» напоминают своды пещеры, где таинственно зарождается жизнь. Это впечатление усиливается большой плотностью застройки и отсутствием крыш над внутренними двориками, предваряющими «высокие залы». Настоящий Небесный колодец (традиционное название китайского дома-усадьбы), напрямую соединяющий и с небом, и с землей. Поистине, в глубине своего сердца человек причастен тайнам Неба и Земли. А на потолочных конструкциях, на каменных имитациях консолей крыши, над входом и вообще во всех местах, обозначающих границы плоскостей и ракурсов, видны ажурная резьба по камню, затейливые орнаменты и рельефы, которые притягивают и взбадривают взор. Так же и во внешнем облике зданий самая примечательная черта – прерывающие взлет высоких стен карнизы со стилизованными мордами драконов и лошадей. Кстати сказать, высокие стены имели свое практическое назначение: они мешали распространению пожаров. А увенчивавшие их драконы и лошади были вестниками небесного царства.