Тушеная свинина

– Подождите минутку. – Господин Ду исчез в спальне и вернулся с акустической гитарой наперевес. Он выдвинул стул из-за стола, уселся и принялся настраивать гитару. – Не могли бы вы передать мой бокал? И мои сигареты?

Цзяцзя принесла бокал, пачку сигарет и бронзовую пепельницу, местами почерневшую от многолетнего использования.

– Позвольте спеть вам песню! – Он провел рукой по струнам. – Что бы вам хотелось услышать?

– Все что угодно, – ответила Цзяцзя.

– Не смотрите на меня свысока, моя дорогая. Когда-то я каждую среду пел джаз в своем заведении! У меня неплохо получается. Я редко пою даже для жены. Ну же, скажите, что вы хотите!

– Ну, тогда выберите что-нибудь на свой вкус.

Цзяцзя вернулась к картине, взяла кисть и стала ждать, когда он начнет.

Господин Ду прикурил последнюю сигарету в пачке, затянулся и, положив ее на край пепельницы, оставил дымиться как ладан. Он перебрал несколько аккордов на гитаре, проверяя звучание, а затем запел.

Его чистый берущий за душу голос удивил Цзяцзя: она ожидала чего-то более грубого. Пение походило на ясный день на вершине залитой солнцем горы. Это была английская баллада, которая показалась Цзяцзя знакомой, хотя она не могла вспомнить название.

Он очень хорошо выговаривал слова, хотя большую часть текста и заменил на «ла-ла-ла» и «ди-да-ла». Сигарета догорела до конца, и он раздавил ее в пепельнице.

– Мы разводимся, – сообщил господин Ду, допев последний куплет.

Затем резко ударил по струнам, издавшим диссонирующий аккорд, зажмурился, открыл рот и громко закричал, как младенец. Кожа на его лице сморщилась, как выжатое полотенце.

– Мы поссорились, и… – он щелкнул пальцами, – она сказала, что хочет от меня уйти.

– А как же дети? – спросила Цзяцзя.

Он закрыл лицо руками и не ответил.

– Я никогда не думал, что она меня бросит, – пробормотал он наконец.

Цзяцзя положила кисть в отрезанное дно пластиковой бутылки. Зеленая краска расплывалась и окрашивала воду в молочно-зеленый цвет. Интересно, Чэнь Хан рано или поздно попросил бы ее о разводе, чтобы потом жениться на другой? Если бы он бросил Цзяцзя, писала бы она Будду, слушая рыдания господина Ду?

Теперь это уже не имело значения. Глядя, как господин Ду держит гитару на коленях и плачет так, словно вот-вот позволит своему сердцу разбиться у нее на глазах, Цзяцзя, как ни странно, ощутила безмятежность. Словно их сердца мимолетно соприкоснулись.

– Цзяцзя, – вдруг выпалил господин Ду, подняв голову, – я забыл спросить: вы совсем выздоровели? Кто-нибудь о вас заботился, пока вы болели?

– Я переехала к бабушке, – пояснила Цзяцзя. – Там живет и моя тетя.

– Ваша тетя… жена Ли Чана, верно? Он хороший человек. Ладно, дайте мне знать, если я могу чем-нибудь помочь.

Он вытер слезы и улыбнулся.

Остаток дня господин Ду пел, а Цзяцзя работала. Он чередовал английские и китайские песни, исполняя все – от рок-баллад и джаза до народной музыки. Когда Цзяцзя узнавала песню, она подпевала.

Ближе к вечеру она потратила лишний час, выписывая чашу для подаяний в центре композиции. В руках Будды чаша сверкала, подобно сапфиру.

Господин Ду становился все менее разговорчив и, когда Цзяцзя сообщила, что закончила, только махнул рукой. К тому времени как она вышла на улицу и приблизилась к станции метро, там уже выстроилась длинная очередь. Она бросила сумку на ленту рентгена у входа, и группа женщин средних лет пропустила ее через рамку металлоискателя.

У поезда Цзяцзя пропустила вперед других людей. Казалось, они больше спешили домой. Она решила, что, когда вернется из Тибета, научится водить машину. Теперь, когда Цзяцзя закончила картину для госпожи Вань, она чувствовала себя спокойнее. Она не любила оставлять недоделанное, и окончание работы стало в некотором роде добрым предзнаменованием для предстоящей поездки. Она представила себе, что сказал бы Лео, если бы увидел на стене плод ее трудов.

Похвалил бы, решила она.

Через несколько дней госпожа Вань попросила Цзяцзя зайти. Горничная загружала в холодильник бутылки. На этот раз, похоже, прибыло японское саке.

Господина Ду не было дома.

– Это именно то, чего я хотела! – восхищенно проговорила госпожа Вань, поклонившись и проведя по картине указательным пальцем. – Эти пруды выглядят как настоящие! О, посмотрите на глаза Будды! Они такие добрые… такие заботливые.

Она опустилась на мраморный пол, встав на колени, сложила перед собой ладони, закрыла глаза и молилась, как будто теперь, на дописанной картине, перед ней действительно сидел настоящий Будда.

– Я привезу вам из Тибета подарок, – пообещала Цзяцзя.

– Только такой добрый и чистый человек, как вы, мог написать такую потрясающую картину.

Госпожа Вань встала и пожала руку Цзяцзя. Это было крепкое рукопожатие, плохо сочетавшееся с худобой и хрупкостью хозяйки.

– Я слышала, когда вы пришли в прошлый раз, муж был дома, – продолжила госпожа Вань. – Он сказал, что я переезжаю? В центре города слишком плохой воздух.

– Ужасный.