Тушеная свинина

Рыбочеловек был невелик. Цзяцзя легко могла его не заметить, если бы сама отправилась на поиски. Обрубок ствола дерева высотой около полутора метров, установленный на высоком каменистом берегу горной речки. Человек-рыба был вырезан, по-видимому, не особо тщательно. Это была даже не скульптура. Не то рыба, не то человек. Не укажи на него Ти-Эс, она, вероятно, прошла бы мимо. Кто-то надел ему на шею красную веревочку, завязанную бантом.

– Человек-рыба стоит здесь, сколько я себя помню, то есть очень давно, – произнес Ти-Эс. – Дед сюда иногда приходит, словно хочет убедиться, что он все еще на месте. Как вы думаете, что в нем такого особенного? Дед никогда не рассказывал.

– Мой муж сюда приходил?

– Насколько я знаю, нет, но это вполне вероятно.

Цзяцзя присела на корточки и провела пальцами по глазам человека-рыбы, представлявшим собой овальные отверстия с воткнутыми в них камнями. На бревне не было ни сучков, ни отметин от топора. Глубокие трещины создавали впечатление, будто лицо и тело покрыты морщинами, отчего рыбочеловек выглядел гораздо старше, чем она себе представляла. Цзяцзя попыталась сдвинуть бревно, но то словно приросло к скале. На его тыльной стороне была вырезана большая цифра 1.

Цзяцзя поднялась. Ей требовалось развеяться. На обратном пути в деревню Ти-Эс предложил поучаствовать в полевых работах, чтобы, как он выразился, «хоть раз в жизни изведать крестьянский труд». Этим она и занималась остаток дня, скорее чтобы ощущать почву под ногами, чем для чего-то еще.

Яки бродили по всей деревне, пощипывая траву или роясь в содержимом валявшихся на улицах мусорных мешков. Ти-Эс учил Цзяцзя пропалывать поле от сорняков. Она накинула на голову шарф, чтобы защитить себя от солнца. Она раньше не работала в поле.

– Всегда старайтесь вырывать корни, – повторял Ти-Эс снова и снова.

Убедившись, что она знает, как выглядят побеги ячменя, он оставил ее на небольшом участке.

Цзяцзя работала медленно и старалась в точности выполнять работу так, как ей показал Ти-Эс. Открытые солнцу руки горели. Иногда, выпрямляясь, чтобы размять спину, она смотрела в сторону поворота дороги. Накануне, когда они с гидом приехали, Дед, должно быть, сидел дома и наблюдал за тем, как они едут. Может, расспросить его о резной фигуре? Не слишком ли невежливо приставать к Деду с расспросами, зная, что он не любит разговаривать?

Вечером Цзяцзя ужинала с семьей гида. Дед, как старший, сел за стол первым, за ним – мать гида и, наконец, – сам Ти-Эс и Цзяцзя. Мать наготовила картошки и овощей, жаренных в раскаленном масле при постоянном помешивании. Потом она показала Цзяцзя, как едят цампу, смешав для этого ячменную муку с чаем из пахты и научив Цзяцзя скатывать ладонью шарики из получившегося теста.

– Ты должна запить их чаем из пахты, – с сильным акцентом произнесла мать. – Цампу без жидкости трудно глотать.

Цзяцзя почти ничего не ела: пища оказалась слишком острой. Сидя за столом, она наблюдала за Дедом. Он не улыбался, только жевал то, что ему накладывали на тарелку, и, громко прихлебывая, пил чай, который мать Ти-Эс постоянно ему подливала.

– Вы не привыкли к тибетской еде, – улыбнулась она Цзяцзя.

– Я здесь впервые, – объяснила Цзяцзя.

– Сын сказал, что Чэнь Хан – ваш муж. Я его помню. Ему очень понравилась тибетская еда.

– Да. Могу себе представить. – Цзяцзя замолчала, взяла чашку с чаем и поставила себе на ладонь, надеясь, что мать гида не станет расспрашивать о муже. – Я хочу кое-что спросить у Деда, – продолжила она. – Я знаю, что он говорит мало. Но я все равно хотела бы спросить.

Мать гида посмотрела на сына, потом на Деда. Старик кивнул и сунул руку в миску с цампой.

– Человек-рыба на бревне. Хочу узнать о нем побольше, – сказала Цзяцзя, не сводя глаз с Деда.

Дед некоторое время смотрел на шарик теста в своей руке, и Цзяцзя не могла понять, собирается ли он отвечать.

– Он не говорит об этом бревне, – нарушила, наконец, молчание мать.

– Он вообще ни о чем не говорит, – добавил Ти-Эс. – На вашем месте я бы сдался.

По очереди посмотрев на мать и Деда, Цзяцзя пришла к выводу, что оба что-то знают, но не хотят говорить. Дед пил чай и даже не смотрел на Цзяцзя, хотя та не сводила с него глаз. Ти-Эс повернулся к ней с выражением «я же говорил», и Цзяцзя поняла, что больше не сможет ни о чем спросить, по крайней мере сегодня.

После ужина деревня погрузилась в сон. Окна одно за другим тускнели, небо тоже темнело, и наконец Цзяцзя увидела за окном луну и звезды. Она не могла уснуть: ее мучили мысли, а кожа на руках горела от солнечного ожога. Она надела куртку, взяла телефон, чтобы светить им как фонариком, и выскользнула из дома. Путь к ручью запомнился легко – вверх по холму, мимо полей, и пятиминутный переход в направлении горы в форме свиньи. Она слышала невидимых животных, но не могла определить, кто это, и временами подумывала повернуть назад.