Твоя капля крови

«Если бы я воспользовался даром – мог бы я дать псу вечную жизнь?

А отцу?»

Он устроился на камне, вглядываясь бездумно в темную зеленоватую воду, отороченную у берега ярко-зеленой ряской. По воде бежала легкая рябь – волнистая, будто волосы хозяйки Длуги.

Он не обратил внимания на шаги за спиной, пока не услышал:

– Друг мой, да с тебя можно писать картину! «Князь Белта у себя в имении размышляет о судьбах Бялой Гуры». Как думаешь, позвать мне художника?

Вот теперь Стефан обернулся, вскочил. Корда стоял на берегу, опершись спиной о платан, со своей обычной улыбкой – будто он и хотел бы, чтоб улыбка была насмешливой и циничной, – но не в силах сдержать искреннюю радость. Стефан одним прыжком взобрался наверх, заключил друга в объятия. Пожалуй, только Марека он сейчас больше желал бы увидеть.

– Матерь добрая, Стан, откуда? Да ты стал совсем чезарцем… Как же тебя пропустили через границу?

От Корды и пахло по-заморски. Резкого аромата анисовой воды не перебил даже неумолимый и тяжелый дух дороги. Сквозь анис пробивался запах нездешнего травяного дыма.

– По протекции. – Корда отстранился и рассматривал Стефана. – Ты, мой друг, выглядишь очень бледным. Говорят, тебя пытались убить по дороге…

– Да… много развелось разбойников. Кто же оказал тебе протекцию?

– Я приехал сюда как личный поверенный семьи Монтефьоре.

– Лучше оставь эту службу, Стан. Со дня на день чезарцев начнут хватать на улицах…

– Я попросил расчета. Потому и приехал к тебе. Надеюсь, что ты будешь меня содержать.

– Боюсь, тогда мне не хватит денег на мировую революцию…

– Ну что ты, я не так уж дорого обойдусь.

– Верно. Пожалуй, ты будешь рад три раза в день питаться у пани Гамулецкой. А она не станет брать с тебя за пиво…

– Полно, – чуть обиженно сказал Корда, – давай лучше поговорим о твоих сердечных делах. По столице ходят слухи, будто ты соблазнил ее величество и обманутый муж поскорее выставил тебя за Стену. Что из этого правда?

– То, что меня выставили.

Когда они выбрались на дорогу, Корда тронул его за рукав.

– Мне так жаль, Стефан, так жаль… Ты хотя бы успел?

– Нет, – бросил Стефан.

Стан расспрашивать не стал, сочувственно сжал его предплечье. И молчал, пока не дошли до дома.

Они сидели в гостиной, в последних лучах дневного солнца, залившего подоконник и кресла, как прогорклое масло. Ядзя принесла рябиновку. В отличие от Стефана, Корда вспомнил о гостинце и вынул из кармана ожерелье цветного стекла. По темному дереву стола рассыпались радужные блики, Ядзя счастливо заахала.

Стан набил трубку странной смесью, распространяющей по всей гостиной тревожащий, хоть и приятный запах.

– Уж не коччу ли ты приучился курить в Чезарии?

– Листья падуба, мята и лаванда. Такая же невинная смесь трав, что в твоем эликсире. Но ей-же-ей, никогда не мог понять, как ты пьешь эту гадость. Все-таки жизнь в Остланде извращает вкусы…

– Я бы мог сказать то же о Чезарии, если бы не знал, что ты остался патриотично верен пиву у Гамулецкой…

Корда оживился было при воспоминании о пани Руте, но потом сказал серьезно:

– Я провел несколько дней в столице. Все судачат о смерти князя, и все растеряны. Они думали, что кто-то из стариков возглавит восстание…

– Стариков не осталось, – сухо сказал Стефан. – Остались мы.

– О нападении тоже болтают.

– Что говорят?

Корда пожал плечами.

– Разное. Но ходят слухи, будто цесарь пожалел, что так просто отпустил старого друга, и послал за ним убийц. На белогорскую землю, чтоб остландскую не марать.

– Ну что ж, я это заслужил.

Корда понял.

– И об этом я слышал. Мол, будет князю Белте урок, как с Остландом дружбу водить… Но род Белта жалеют. Убьют тебя – и все, род прервется…

– Им нужен Марек.

Не запятнанный предательством, чудесно возвращенный к жизни Марек Белта. Стоит ему въехать в Швянт на белом коне, во главе войска – и город будет взят. И на Большом совете Мареку отдадут голоса даже те, кто Стефану не подаст руки.

Вот только Марек – понять бы где, в Чеговине или в Чезарии, – и без помощи Стефана до города не дойдет…

– Он знает?

– Я сам узнал, только добравшись до Швянта.

– Вот и хорошо.

– Такого не утаишь, Стефко. Мы пока еще не за Стеной, рано или поздно новости просочатся.

Стефан провел рукой по глазам.

– Марек будет ехать домой. К отцу… Брат мог сколько угодно дерзить ему, но все это… потешное войско, все его разъезды по Чезарии – это только ради отца, Стан.

Марек с самого детства считался драчуном и горячей головой; даже став в юности дуэлянтом, Стефан не мог тягаться с братом – да и охоту к поединкам отец быстро у него отбил. И детским чутьем Стефан угадывал, что отцу – который и сам был бунтарем – дерзость и ребячества Марека дороже, чем его, Стефана, размеренное послушание. Но бунтарство брата шло от ясного подросткового чувства справедливости. Он не носил в себе осколок ночи, как Стефан, не напоминал о безвозвратно и бесславно утерянном.

– Марек считает тебя отцовским любимчиком, – тихо сказал Корда. – Я не привез тебе от него письма, мы побоялись. Сейчас не время для детских шифров.

– Ты говорил, что приехал с посольством…